[hoelmes]

Название: Ундина Чаячьего мыса
Автор: Hoelmes
Герои: Холмс, Уотсон
Фандом:АКД
Рейтинг: G
Жанр: повесть, джен
Дисклеймер: Не виноватая я – они сами!
Размер: миди

продолжение в комментах


Мой друг Шерлок Холмс помимо общеизвестного аналитического таланта обладал хоть и менее популярным, но несомненным талантом притягивать к себе всевозможные преступления и таинственные странности, требующие его вмешательства. Именно это свойство он и продемонстрировал мне в то позднее лето 188* года, когда я по его приглашению оказался гостем небольшой усадьбы, принадлежащей когда-то отцу Холмса, на южном склоне возвышенности Даунз в Сассексе, откуда открывался прекрасный вид на Пролив и выступающий вперёд меловой палец Чаячьего мыса.
Во время прилива и после сильных дождей вода поднималась и полуостров превращался в остров. Пролив натужно ревел, у камней вскипали буруны, ветер швырял воду в лицо целыми горстями, и уже никто не отваживался перейти по каменной гряде широкий рукав.
Но в ясные дни, когда ветер стихал, здесь было чудесное купание: тёплая бухта, окружённая с трёх сторон скалами, оставляла суше узкую полоску песчаного пляжа, на которой, слава богу, никому не пришло в голову разложить деревянные лежаки, пахнущие масляной краской, или воткнуть в песок зонты и навесы.
Мы приехали вечером, когда солнце уже садилось, и белые стены усадьбы казались от его лучей нежно-розовыми. Черепица отливала чистой медью, флюгерный петух сиял, а зеркальная зыбь воды вспыхивала так, словно на волнах качалось несметное множество золотистых апельсинов.
Дилижанс оставил нас с вещами у полуразрушенной белокаменной стены, увитой чахлым плющом, и скрылся в облаке тончайшей меловой пыли, подобный видению фата-моргана. И, едва стук его колёс перестал быть слышен, со всех сторон на меня – городского жителя – навалилась сухая, плотная, знойная тишина – тишина, которую неловко было нарушить хотя бы словом.
И я молча разглядывал выщербленную каменную кладку, площадку солнечных часов, подъездную дорожку, вымощенную жёлтой шестиугольной плиткой, и яблони – яблони без конца, сплетающиеся ветвями, наваливающиеся на стену, на крышу усадьбы, теснящие даже самих хозяев с обетованной земли Сассекса.
Холмс не торопил меня. Лениво соскользнув с подножки дилижанса, он бросил свой багаж на траву, ослабил узел галстука, сунул руки в карманы своих летних кремовых брюк и, щурясь на солнце с блаженным видом, беззаботно отдыхал от городской суеты и от тряской дороги.
Наше безмолвное созерцание было прервано приблизительно через четверть часа. Сначала я услышал стук колёс, а потом, повернув голову, увидел на подъездной дорожке приближающуюся к нам двуколку и в ней смазливого молодого человека лет двадцати пяти с ослепительным пробором и умными наглыми глазами хорошего слуги в плохо поставленном доме.
- Добро пожаловать, мастер Холмс! - приветливо, но излишне вольно воскликнул он, называя Холмса, как младшего в семействе, но как-то вывихнуто. – Нечасто же вы навещаете родовое гнездо. Ваш багаж?
Он ловко подхватил наши чемоданы и взвалил на свою повозку, а потом пристально уставился на меня – так, что я даже почувствовал некоторую неловкость.
- Смотрите, Уотсон, - сказал Холмс, усмехнувшись, - это управляющий нашим имением, Джон Уолкер. Прежде его, правда, звали Уоркер, но бог не допустил такого явного несоответствия человека своему имени, и в метрике фамилию перепутали, да так и оставили.
«Перепутанный» Уолкер радостно осклабился, обнажив великолепные зубы, и, уронив голову в изящном поклоне, спросил в свою очередь:
- Уотсон? доктор Уотсон, разумеется? Биограф мастера Холмса?
- Уолкер, вы путаетесь в обращениях – с лёгкой досадой в глоссе заметил Холмс. – Обращаться «мастер» принято, называя затем по имени. А поскольку вы...
- Как вам будет угодно, мастер Шерлок, - снова ослепительно улыбнулся этот нахал.
- Такое впечатление, что он знает про вас страшную тайну, - шепнул я Холмсу, когда Уолкер снова взгромоздился на козлы. – Отчего вы так снисходительны к нему? К тому же, он моложе вас лет на десять.
Холмс покачал головой, и с этого момента начались загадки Сассекса.
- Он вовсе не моложе – он двумя годами старше меня, ровесник вам, - сказал Холмс.
- Не может быть! Он, верно, знает средство Макропулоса?
Холмс хотел что-то ответить, но в это миг Уолкер, устроивший багаж со всеми удобствами, воззвал к нам с предложением садиться в экипаж.
- Не стоит из-за пол сотни шагов, - откликнулся Холмс. – Приготовьте комнаты, а мы пока что погуляем и подышим воздухом.
Он взял меня под руку и повлёк за собой.
- Я хочу вам показать небольшую бухту. Вы не очень устали с дороги? Ну да ничего, будете лучше есть за ужином и крепче спать ночью, - и он рассмеялся своим особенным неповторимым смехом, видя который – сменно видя, я не оговорился, ибо смеялся он почти беззвучно – редкий человек мог удержаться от того, чтобы не расхохотаться вслед за ним, даже если перед этим на душе его были сплошные тучи. Но смеялся Холмс нечасто, и я удивился, не видя достаточного повода для веселья. Но он тащил меня довольно быстро, и было не до психологических размышлений – приходилось смотреть под ноги, чтобы не спотыкнуться о валуны, которых здесь оказалось великое множество.
Мы взобрались на довольно отвесную каменную гряду, и я успел набрать полные ботинки острой галечной крошки, вспотеть и запыхаться, как вдруг перед нами открылась та самая чудная бухта, которую я упомянул в самом начале. Её суженный выход к проливу казался ещё уже и таинственней из-за огромного серого камня, наполовину возвышающегося из воды и нависающего над ней козырьком с небольшой плоской площадкой, а наполовину скрытого в глубине, откуда сквозь водную гладь просвечивал тускло и сумрачно. От закатного света он казался местами тёмно-бардовым, а местами алым, как кровь.
- Я хотел бы нарисовать это, - сказал я Холмсу восхищенно – в то время я как раз баловался иногда акварелью и углем.
- Ну что ж, - откликнулся он, пожав плечами, - нарисуйте. Если вам удастся занять себя в этой дыре, я буду только рад за вас.
Он отвечал мне как-то рассеянно, а сам смотрел между тем куда-то в сторону, причём неотрывно. Я постарался проследить за его взглядом и увидел предмет, на который по моим представлениям внимание Холмса могло обратиться в последнюю очередь. Неподалёку от нас на каменном выступе скалы сидела полуобнажённая – то есть закутанная в тончайший, почти прозрачный флёр – длинноволосая женщина с тонким бледным лицом. В её позе, в отличие от одежды, не было ничего фривольного – она сидела, сдвинув колени, подперев подбородок ладонью так, что пальцы касались губ, и глядела прямо перед собой с выражением задумчивой грусти и даже скорби.
- Вот, - тихо проговорил Холмс, заметив мой интерес, - опять она здесь. Третий год, изо дня в день, вот так, на закате...
В его голосе было нечто необычное, и, взглянув на него, я понял, что и необоснованное веселье, и возбужденье, с которым он повлёк меня в эту бухту – всё это было порождением некоего смутного чувства, больше всего похожего на страх и предвкушение таинства. Он ждал встречи с этой женщиной. Более того, возможно, весь его визит в Сассекс как раз и имел в виду только эту встречу.
- Кто она? – спросил я, невольно понижая голос, и не только из-за того, что боялся быть услышанным.
- Ундина.
Мне показалось, что я ослышался, но он повторил:
- Ундина. Я пока только слышал о ней.
- Ундина – это что, имя, или?..
- Или, - не дал мне договорить Холмс. – Сущность. А я хочу узнать, кто она в самом деле.
- Так нет ничего проще. Подойдите, заговорите с ней и...
Он покачал головой, и, снова взяв меня за руку, отступил за камень, где она не смогла бы увидеть нас.
- О ней рассказывают странные вещи, - заговорил он так тихо, что ему пришлось приблизить губы к самому моему уху, чтобы быть услышанным. Называют и сумасшедшей, и колдуньей. Впервые она здесь появилась три года назад – вот так же сидела на этом самом камне. Накануне бушевал шторм, со скал даже рушились глыбы. Шторм налетел внезапно, и несколько лодок не успели вернуться к берегу, их все разбило о скалы. Были погибшие. Наутро их вытащили на песок, родные оплакивали тела, а она, - он чуть шевельнул головой в сторону скрытой за камнем неподвижной фигуры – молча сидела и смотрела на всех с высоты. С тех пор она бывает здесь, и чувства вызывает самые разные. Некоторые говорят даже, что эта женщина олицетворение проклятья, тяготеющего над бухтой.
- А над ней тяготеет проклятье?
- Да нет, не думаю. Но за три года здесь утонуло несколько человек. Кстати, должен вас предупредить: возле большого камня какой-то очень коварный омут, если будете купаться, не подплывайте близко.
- Подождите, - мои мысли снова обратились к Ундине. – Да-да, я буду осторожен. Но, Холмс... Ведь она всё-таки материальная женщина. Она где-то живёт, имеет имя, фамилию...
- Должно быть, так. Здесь её никто не знает. Мне рассказывала о ней миссис Фрай, когда приезжала в Лондон в прошлом году.
- Миссис Фрай? Кто она такая?
- Осёдлая цыганка, жена человека, который приглядывает за моими лошадьми.
- Вот как, вы всё ещё держите лошадей?
- Конечно, надо же поддерживать свои кавалерийские навыки. Держу трёх особей. Правда, упражняться приходится редко. Так вот, миссис Фрай утверждает, что её здесь не знают, эту женщину. А вам ведь тут не Лондон, чтобы человек мог затеряться.
- А если она не здешняя?
- И приходит в бухту каждый день? До ближайшего жилища одиннадцать миль, если не больше. Ладно, пошли отсюда, - и так же бесцеремонно, как привёл сюда, он потащил меня прочь.
У меня на языке вертелось ещё немало вопросов и замечаний, но мне почему-то казалось, что Холмс будет недоволен, раскрой я теперь рот, и, карабкаясь вслед за ним по камням, я сохранял молчанье. «Скорее всего в этой женщине нет ничего фантастического, - думал я про себя, - но, если ему так важно подстёгивать своё воображение, стоит ли мешать?» Я знал, что Холмс всегда был немного мистиком и находил удовольствие в таинственном. Порой даже сама гнетущая обстановка старого кладбища, бесприютного мыса или бескрайних торфяных болот была способна привести его в столь любимое им состояние внутренней сосредоточенности. Он находил наслаждение в том, в чём другие, возможно, почувствовали бы только уныние и тягостное беспокойство. Однако, не следует думать, что всё это не отражалось, как в зеркале, в его позднейшем настроении и кошмарных снах.
Так, в молчании, мы дошли до ворот усадьбы, и были встречены Уолкером с фонарём, ибо уже стемнело.
Холмс, казалось, совсем забыл об Ундине. Он оживлённо пригласил меня осмотреть дом и сад – от последнего я, впрочем, отказался, решив, что будет удобнее это сделать при свете дня. Тогда он сам захватил с собой плетёную корзину, исчез в темноте и вскоре вернулся с образцами яблок, груш и переспелых крыжовника и малины. Тонкими длинными пальцами он быстро вынимал то одну, то другую ягоду, называл сорт и снова бросал в корзину, попутно делая замечание о качестве представленных экземпляров, всё это со знанием дела, всерьёз удивив меня – до сих пор я думал, что садовод из Холмса никудышний.
Потом мы прошлись по дому. Усадьба не была большой, и центральный коттедж насчитывал только семь комнат, а в жилом крыле – три. В другом запертом крыле я когда-то был.
- Здесь раньше была детская, - объяснил Холмс. – Мы туда ходить не будем.
Только тут я по-настоящему вспомнил, что Холмс когда-то родился в этом старом доме, играл в детской, учил уроки в библиотеке и хранит в душе массу и дорогих сердцу, и самых трагических воспоминаний.
- Извините меня, бога ради, - сказал я. – Вы, может быть, хотите побыть один? Ведь вы здесь давно не были...
Он положил мне на плечо свою узкую ладонь и чуть притянул к себе.
- Нет, - услышал я. – Я побуду один, когда вы ляжете спать. А пока что я велю подавать ужин.
Слуги, насколько я понял, должны были занимать флигель, соединённый с основным строением подвесным крытым переходом. Но, похоже, в отсутствие хозяев, Уолкер ночевал в комнате для гостей – когда мы пришли с прогулки, он спешно уничтожал следы своего там пребывания.
- Его не приходится осуждать, - сказал между прочим Холмс. – Во флигеле по ночам жутковато, а все остальные слуги живут в деревне. Мы здесь бываем редко, и требовать их постоянного присутствия мне кажется неразумно.
Пышным именем «слуги», как позже выяснилось, назывались тихая, как мышка, девочка-подросток, убиравшая жилые комнаты раз в неделю, пожилая немка Марта Пфёрд, как нельзя более соответствующая своей фамилии и выполняющая в доме всю работу, какую только можно выдумать, и уже упомянутая чета Фрай – эти в доме не жили, но сам Фрай присматривал за лошадьми и собаками, а его супруга возилась в саду – судя по его запущенности, без малейшего энтузиазма. На образе их жизни приезд «молодого хозяина», по-видимому, не отразился.

@темы: Шерлок Холмс

Comments

[hoelmes]

Ужин подали в девять, плотный и вкусный, хотя слегка и отдающий «неметчиной». К тому времени усталость от дороги и впечатлений уже настолько измотала меня, что я готов был уснуть прямо за столом. Крепкое вино, выпитое за ужином, довершило дело, и, когда Холмс зашёл ко мне в спальню проверить, как я устроился и пожелать спокойной ночи, я, хоть и расслышал ещё его тихий голос, ответить уже не смог.
- Ну-ну, спите, - смущённо пробормотал он, прикрывая за собой дверь.
Разумеется, тут же я провалился в сон окончательно, но проспал недолго и проснулся с ощущением того, что что-то меня разбудило. Была глухая ночь или, как её ещё называют «время волка». В доме стояла тишина, снаружи царапали стекло ветви яблонь – как видно, поднимался ветер и погода портилась. Я лежал и прислушивался, всё больше проникаясь жутковатым духом ночи.
Вдруг что-то маленькое и твёрдое ударилось в стекло, как если бы кто-то бросил камешек. Я осторожно поднялся с постели, подошёл к окну и выглянул.
Это был женский силуэт – только силуэт, потому что всё остальное скрывала широкая накидка с капюшоном. Я видел только пряди светлых волос.
- Джон, - позвала она, глядя мне прямо в глаза. – Джони, это ты?
- Да, - ошеломлённо откликнулся я, ровно ничего не понимая.
- Во вторник его не будет дома весь день, - сказала она, - Но до вторника мы больше не увидимся.
Только теперь я понял свою чудовищную ошибку. Всё сказанное предназначалось не мне, а моему тёзке – Джону Уолкеру, занимавшему эту комнату до меня. я шире распахнул раму и высунулся.
- Бога ради, простите меня, тут недоразумение...
Женщина вскрикнула и вскинула руки к лицу, словно стараясь закрыться от моего взгляда, хотя в темноте я всё равно ничего не видел.
- Кто вы? – вскричала она. – Что за чудовищная провокация?!
- Да нет же, - я не знал, как оправдаться. – Выслушайте меня. это ошибка. Дело в том, что Джон – моё имя, и я спросонок не разобрал, в чём дело. А Джон Уолкер, который, без сомнения, вам нужен, ночует во флигеле. Мне очень жаль, что так получилось, и я ещё раз прошу вас простить меня.
Она словно бы немного успокоилась.
- Вы кто, хозяин усадьбы?
- Нет, я только гость хозяина.
Она помолчала и вдруг тихонько засмеялась:
- Как глупо получилось...
- Миледи, я вас умоляю...
- Да нет, - перебила она, - вы-то ни в чём не виноваты. Но могу я вас попросить? Ведь вы джентльмен, не так ли? Ну, конечно, джентльмен, это сразу видно. Прошу вас, забудьте обо мне. меня тут не было, вы ничего не видели.
- Уверяю вас, я уже забыл. И потом, я вас всё равно не вижу в темноте, голоса запоминаю плохо, а имени вы ведь не назвали.
- Да, конечно, - снова прошелестела быстрым смехом она. – В таком случае, спокойной ночи, и извините, что потревожила вас.
На этом ночной инцидент себя исчерпал, и я вернулся в постель, посмеиваясь про себя – оказывается, управляющий Уолкер ко всем своим достоинствам ещё и местный казанова. Но женщина была не из крестьянок. Манеры и правильный выговор изобличали в ней человека более высокого круга. Я бы сказал о ней «леди», если можно представить себе леди, сговаривающуюся с управляющим усадьбой средней руки за спиной у мужа. А в том, что «он», уезжающий во вторник, именно муж, я почти не сомневался.
Сон прервал мои размышления и, когда я снова открыл глаза, было уже позднее серенькое утро, и Холмс стоял у окна, дожидаясь моего пробуждения.
- Который час? – хрипло со сна спросил я, и он, вытянув за цепочку часы, сообщил мне, что уже половина десятого, что завтрак подан в столовой, что сам он есть не хочет, но составит мне компанию за чашкой кофе, что дождь только-только перестал и что, если я хочу, после завтрака он покажет мне своих лошадей.
Я позавтракал французским омлетом и говядиной, которые ничуть не потеряли прелести от того, что остыли. Холмс, сидя напротив, безудержно болтал об особенностях немецкой кухни, затем о немецкой мифологии, немецкой литературе и, наконец, немецкой музыке – тема, на которой он застрял надолго. Я поспешил закончить завтрак, когда он начал насвистывать основную мелодию из органных композиций – была опасность, что обладая абсолютным музыкальным слухом и хорошей памятью, он просвистит её с начала до конца.
Дождь не возобновлялся, но небо оставалось хмурым, и повсюду стояли лужи.
- Как будто не для прогулки погода, - ёжась, запротестовал я.
- Плохой погоды не бывает. Бывают плохо одетые люди – улыбнулся Холмс, и эта несомненная истина повергла меня в лёгкое уныние. Я не терпел холода, а сейчас волглый ветер с пролива налетал леденящими порывами, и полы моего короткого плаща хлопали, вздымаясь до ушей.
- Ничего, скоро стихнет, - пообещал Холмс. – А интересно, она и сегодня будет на своём месте?
Последние слова он произнёс тихо, словно бы сам с собой, но я всё слышал, и не приходилось сомневаться в том, кого он имеет в виду.
Супруги Фрай жили на краю деревни, в небольшом аккуратном домике за неожиданно прочным каменным забором.
- Лошади, - объяснил Холмс, перехватив мой удивленный взгляд. – Всего их здесь больше дюжины, и он не хочет потерять ни одну из них.
С этими словами он повернул ручку, приподнимавшую щеколду, и толкнул калитку.
В тот же миг нам навстречу, как пуля, вылетела маленькое косматое существо, не больше пяти дюймов в холке, и с рычанием вцепилось мне в штанину. Не ожидавший нападения, я резко отпрянул, нога, попавшая в жидкую грязь, скользнула, я нелепо взмахнул руками и со всего маху сел в довольно глубокую лужу. Грязная вода начала просачиваться сквозь брюки, а проклятая собачонка так и дёргала за ногу, не давая мне подняться.
Но больше всего меня возмутило поведение Холмса – не сделав ни единой попытки прийти мне на помощь, он схватился за поперечину калитки и так и повис на ней, задыхаясь от хохота. Я сидел в луже, безуспешно дрыгая ногой, брызги летели в стороны, а пёсик болтался на моей штанине, яростно и тонко рыча.
Холмс уже начал рыдать от смеха, когда дверь домика распахнулась, и оттуда выскочил хозяин – точная копия собачки: такой же чернявый, маленький и кудлатый.
- На место! – закричал он перепугано. – На место, Зверюга!
Имя собачки добило моего друга – он истерически взвизгнул и, выпустив из рук спасительную планку, обессилено съехал на корточки, привалившись к боковому столбику спиной. Хозяин наконец оторвал от меня этого монстрика, и я получил возможность подняться на ноги. Что и говорить, вид при этом у меня был самый плачевный: изжёванная штанина обвисла, с меня текло.
- Ради бога, извините! – мистер Фрай умоляюще сложил руки у груди. – Пройдите скорее в дом, я дам вам, во что переодеться, а моя жена всё это вычистит и выгладит в мгновение ока.
- Извините, дружище, - слабым голосом заговорил и Холмс. – Я понимаю, что вёл себя из рук вон плохо, вы, должно быть, страшно обиделись, не очень-то приятно оказаться в такой... в такой ситуации... – у него снова задрожал подбородок. – Такая мелкая вроде бы собачка, а вы... Вы сражаетесь, как лев, Уотсон... А она... Простите, дорогой друг, но это выше моих сил! – и он снова затрясся, причём сохраняя виноватое выражение глаз.
Наконец он и нас заразил, и мы ещё с минуту все трое хохотали, что, впрочем, и к лучшему, ибо ничто так не сближает, как общий смех. Так что, успокоившись, мы с Фраем были уже почти друзья.
- Мой друг доктор Уотсон, - представил меня Холмс. – Вы ему потом оседлайте Ласточку, Фрай. Боюсь, мы засиделись в городе.
- Раз так, может быть, сами попробуете пока на Ветерке? – лукаво прищурился хозяин.
- Нет-нет. Мне – только Чёрта. Это мой любимец, - обернулся он ко мне. не чистых кровей, но поразительно умный и резвый. С его норовом не всякий-то справится – вот ещё мне повод потешить самолюбие.
- Цыганский конь, - услышал я глубокий грудной голос.
Женщине было, как видно, слегка за сорок. Её густые волосы имели тот самый буйно-вороной оттенок, который сразу наводит на мысль о цыганском происхождении.
- Что же вы стоите здесь на ветру? – с чуть заметным вульгарным акцентом проговорила она. – Пожалуйста, выпейте виски в доме.
И ещё через минуту, облачённый в тёплый халат хозяина, я сидел перед камином, в котором весело трещало пламя, потягивал виски, и, честное слово, меньше, чем когда-либо стремился совершить верховую прогулку. Холмс завёл с Фраем беседу о лошадиных статях, а я украдкой разглядывал хозяйку, устроившуюся с иголкой у стола. Она была явной цыганкой, при этом красивой, несмотря на всю грубость, вообще свойственную этой расе, и я пытался сочинить обстоятельства, столкнувшие в супружеском союзе этих двух, как будто бы совсем не подходящих друг другу людей. Как вдруг она произнесла фразу, не вполне дошедшую сначала до меня, но потом словно облившую холодом:
- Напрасно ты сюда приехал, господин хороший. Ты за собой свою смерть привёз.
- Ну-ну, Роза, - быстро обернулся к ней Холмс. – Для чего это вы пугаете моего друга? А вы не обращайте внимания, Уотсон. Роза просто оттачивает на вас свои цыганские трюки.
Женщина вскинула голову и уже хотела было что-то сказать, но муж сердито прикрикнул на неё на каком-то непонятном наречии – может быть, по-цыгански, и она быстро встала и вышла.
- Извините глупую женщину, - униженно обратился он затем ко мне, и я, разумеется, уверил его, что ни капли не сержусь. Тем не менее, осадок от зловещих слов, в чём я и сам бы себе не хотел бы признаться, остался у меня в душе надолго.
Моя одежда была вычищена и высушена, и мы уже успели подружиться со свирепой Зверюгой – как оказалось, любительницей сладкого – когда Фрай, выйдя не надолго, вернулся и заявил, что лошади готовы. Виски к тому времени успел сообщить некоторую размашистость моим движениям и примирить меня с необходимостью выходить на ветер и трястись верхом в компании Холмса.

[hoelmes]

Но ветра, к моему удивлению, больше не было. Не было и туч – я увидел чистое небо с редкими облаками. Сколько же мы пробыли у Фрая? Я попытался определить это по солнцу, и у меня получилось около трёх часов пополудни.
- Здесь такое случается, - проговорил Шерлок Холмс, заметив мой удивлённый взгляд на небо. – То дождь с ясного неба, а то вдруг тучи исчезают, как по мановению волшебной палочки. Теперь уже не так жалеете, что поддались на мои уговоры?
- Да я и сразу не жалел, - смутившись, соврал я. – Думаю, нам обоим полезно будет размяться.
- Ласточка смирная кобыла, - сказал он, похлопав по шее моего скакуна, словно читал мысли. – Так что пророчество Розы Фрай сбудется, пожалуй, не сегодня.
- Что это на неё нашло? – против воли вырвалось у меня.
- Цыганка, - он пожал плечами. – Всё не может забыть старых привычек. Вы её не бойтесь, Уотсон.
Мне показалось, что он серьёзен, но я постарался отогнать смутное ощущение тревоги и сосредоточился на том, чтобы взобраться в седло не слишком неуклюже.
Ласточка оказалась дружелюбным животным, но, взглянув на то, на что вскочил Холмс, я, честно говоря, перепугался. Чёрт носил своё имя явно по праву. Чёрный, как уголь, но с белой гривой, он достигал в холке шести футов, обладал могучим торсом и длинными тонкими ногами. Закидывая голову и храпя, он демонстрировал великолепные зубы отчаянного кусаки и косил на всадника злобным глазом.
- Холмс, вы справитесь с ним? – недоверчиво спросил я.
Но мой друг только улыбнулся:
- Конечно, ведь это мой конь, он знает меня.
- А, по-моему, он вас терпеть не может.
- Кто, Чёрт? Ну что вы! – он похлопал ладонью по шее этого страшилу, и, честное слово, Чёрт улыбнулся ему.

[hoelmes]

Мы выехали из ворот шагом, поднялись на холм, перевалили через него и переехали по хлипкому деревянному мостику неширокий ручей, причём ваш покорный слуга крепко зажмурился, вручив свою душу создателю, а тело – Ласточке.
- А вы в неплохой форме, Уотсон.
В его голосе, как всегда, скользила лёгкой тенью насмешка. Но, вот именно, всего лишь лёгкой тенью. Видимо, выглядел я верхом лучше, чем чувствовал себя. Сам же Холмс не испытывал ни малейшего неудобства. Он всегда ловко управлялся с лошадьми.
- А кто это там впереди? – вдруг спросил он.
Мы увидели очень примечательную пару, как и мы, решившую совершить прогулку верхом. Белокурая хрупкая женщина в чёрно-голубой амазонке со шлейфом ехала бок о бок с грузным, профессорского вида, мужчиной, хорошо за пятьдесят.
- Они не из деревни, - убеждённо сказал я.
- А кони у них орловские, - тотчас определил Холмс. – Оч-чень интересно. Давайте догоним их.
Не спросив, зачем это, собственно, нужно, я последовал за ним, и тут же нашелся предлог для знакомства: проезжая мимо куста дикой ежевики, чуть поотставшая дама зацепилась шлейфом за колючую ветку, сердито дёрнула и – уронила хлыст.
Холмс быстро и ловко перегнулся с седла и ухватил своими длинными пальцами этот хлыст, задержавшийся в ветках.
- Пожалуйста, миледи.
Не видевший ничего спутник женщины на эти слова обернулся, и я увидел значительное умное лицо в обрамлении густых с проседью волос. Нахмурив брови, он повернул коня и подъехал к нам вплотную.
- Чему обязаны вниманием? – резковато спросил он, выговаривая слова как-то странно, с незнакомым мне акцентом.
- Джентльмен всего лишь учтиво поднял хлыст, который я уронила, - тихо и виновато проговорила женщина. – Спасибо вам, сэр, - это уже Холмсу.
- Позвольте представиться, - с добродушной развязностью проговорил мой друг, уронив голову в коротком поклоне, удававшимся ему с особенным шиком. – Меня зовут Шерлок Холмс, я хозяин усадьбы на Чаячьем мысу, а это мой друг доктор Уотсон, он гостит у меня.
- Я профессор минерологи Георг Раскатов, - не слишком охотно откликнулся мужчина. Эта леди – моя супруга Дина.
- Вы русские? – спросил Холмс.
- Я русский, - ответил Раскатов. – Дина – уроженка Эдинбурга.
- То-то я и смотрю на ваших коней. Прекрасные скакуны, просто прекрасные! У вас своя конюшня?
- Ну что вы, - рассмеялась Дина, - ведь мы живём здесь только летом. Снимаем комнаты у учительницы на другом краю деревни. Мы держим лошадей у Фрая.
- Да ну? – поднял брови Холмс. – Ведь мы с другом тоже пользуемся услугами Фрая. Правда же, он неплохой лошадник?
- Мы им довольны, - сухо проговорил профессор. – А теперь, господа, вы, может быть, позволите нам продолжить нашу прогулку?
- О, конечно, конечно, - Холмс поднял руки ладонями вперёд, как бы извиняясь.
На протяжении всего разговора я промолчал, всё больше укрепляясь в уверенности, что именно этот голос слышал под окном сегодня ночью. Пассия Джона Уолкера, несомненно, была Дина Раскатов.
- Не очень-то обрадовался знакомству этот профессор, - заметил Холмс, глядя удаляющимся всадникам вслед.
- Я бы на его месте тоже не очень радовался бы, - отозвался я.
- Почему?
- Потому что ей лет двадцать.
- Ну и что же? А, - он, кажется, начал понимать. – Шекспир, «Отелло»?
- Та ложка дёгтя, которая всегда ожидает в бочке мёда, кивнул я, и мы оставили эту тему.
Однако, закончив прогулку, мы ещё раз встретили чету Раскатовов. Во дворе дома Фрая Дина стояла, поигрывая хлыстом, а профессор как раз передавал хозяину повод своего коня, когда мы въехали. Увидев нас, он поспешно сунул повод в руку Фрая и решительно отправился к нам.
- Джентльмены, я вынужден попросить извинения за то, что был так нелюбезен с вами. но моя грубость объясняется просто, - он натянуто улыбнулся, - всего лишь мигрень. Мигрень, от которой нет спасения. Вы, кажется, врач? – он повернулся ко мне, положив руку на холку Ласточки, словно придерживая её на случай моей попытки уклониться от разговора и отъехать.
- Да, сэр.
- Ну вот ответьте: есть на свете средство от этой напасти?
Холмс, когда я мельком бросил на него взгляд, завёл глаза к небу, махнул рукой и, спешившись, двинулся к дому, ведя Чёрта в поводу.
- Достаточно действенного, пожалуй, нет, ответил я на вопрос Раскатова. – Некоторым помогает чёрный кофе, другим опий, кто-то курит ментоловые папиросы.
- И я их курю, - профессор вытащил из кармана портсигар. – Хотите?
- Нет, благодарю вас.
- Тогда я один, с вашего позволения.
Пока он чиркал спичкой, я взглянул на Дину. Она терпеливо ждала, глядя в сторону.
Возможно, мою лошадь напугала внезапная вспышка перед мордой, когда Раскатов зажёг спичку, но она вдруг взвилась на дыбы, с раздражённым, испуганным ржанием, прянула вперёд и понесла.
Я с трудом удержался в седле, когда лошадь встала на дыбы, но уже через мгновение пожалел о том, что она не сбросила меня сразу. Как страшный сон, на меня кинулась планка ворот, и я едва успел пригнуться, чтобы она не снесла мне полголовы. После, миновав ворота, ласточка понеслась, не разбирая дороги, и меня кидало и швыряло в седле, как тряпичную куклу. Не останавливаясь, она промчалась между ежевичных кустов, ветви которых хлёстко исполосовали моё лицо, чудом не выхлестнув глаз, с маху перелетела ручей и, споткнувшись наконец, тяжело рухнула на землю. Я не успел освободить ногу из стремени, и теперь, когда бьющаяся лошадь всей тяжестью придавила её к земле, у меня потемнело в глазах от боли.
Как сквозь пелену я видел, как галопом подлетел на Чёрте Холмс и, соскочив с седла, бросился ко мне. В следующий миг темень сгустилась, и я потерял сознание.
Должно быть, я был без памяти недолго – Холмс только и успел, схватив за узду, поднять Ласточку и высвободить из-под неё мою ногу. Я увидел морду кобылы всю в пене, с кровавыми белками выпученных от ужаса глаз. Она дрожала и всхрапывала.
- Уотсон, - Холмс опустился на колени рядом со мной. – Вы весь в крови, - его голос дрогнул, доставив мне истинное удовольствие.
- Кровь – ерунда, царапина, - откликнулся я, пытаясь приподняться. – Куда больше меня беспокоит вопрос, нет ли у меня перелома. Что случилось с этой проклятой лошадью?
- Что-то её напугало. А как перелом отличить от ушиба на глаз?
- При ушибе, - откликнулся я так, словно читал лекцию в аудитории, - не происходит смещения костей, их хруста при движении, сохраняется форма и функция... о боже!.. конечности.
- Нужно разрезать штанину, - сказал Холмс.
- Всё равно после Зверюги брюки неполноценны. Режьте. Есть у вас нож?
- Вот он, - Холмс вытащил перочинный нож из кармана и разрезал брючину на мне от низа до колена.
Я увидел, что колено посинело и распухло, а голень стремительно отекает, и вся её наружная часть сплошная кровоточащая ссадина. Холмс присвистнул.
- Это ничего, ничего, - пробормотал я, сам немного испуганный. - Перелома, по-моему, всё-таки нет. Осторожно постучите по ступне, Холмс, только, умоляю, осторожно... Нет, всё-таки сильнее... Да, пожалуй, что нет. Но идти я всё равно не смогу.
- И не нужно. Вон, видите. К нам спешит Фрай, мы попросим у него двуколку и живо доставим вас домой. Подождите.
Он выпрямился и пошёл навстречу выбежавшему из-за кустов хозяину конюшни, за которым, отдуваясь, старался поспеть грузный профессор Раскатов. Его лицо было бледным и взволнованным.

[hoelmes]

- Господи! - вскричал он. – Вы живы? Я совершенно растерялся, когда это случилось. Даже не догадался вскочить на лошадь, чтобы последовать за вами.
- Хорошо, что мистер Холмс догадался сделать это, - услышал я голос Дины Раскатов. – Я закончила курсы медицинских сестёр, правда, это было давно. Может быть, вам нудна помощь, доктор?
- Нет, миссис Раскатов, - покачал головой я. – Всё, что мне нужно, это добраться до своей постели.
- Я сейчас, - пообещал Фрай. – Постарайтесь только как-нибудь доковылять вон туда до тропинки, не то коляска не сможет к вам подъехать.
- Ну конечно же, мы вам поможем, - вызвался профессор, имея в виду, по-видимому, себя и Холмса.
Фрай отправился за коляской, а Холмс и Раскатов, сцепив руки, перенесли меня ближе к тропинке, где я остался в компании Дины, пока они поймали и привели лошадей. Ласточка уже успокоилась – Холмс ласково похлопывал её по шее, а профессор боязливо держал за узду нервно перебирающего ногами Чёрта.
Вытащив из кармана платок, я постарался хоть как-то обтереть крови с лица. Дина молча взяла у меня платок из пальцев и помогла мне.
- Как вы исцарапались, - тихо сочувственно сказала она.
- Это ежевика. Колючая, - я улыбнулся.
- Дина, - окликнул профессор. – Дина, я уронил футляр от очков, пока ловил эту лошадь, не поищешь ли ты его вон там, за кустами? Я сделал бы это сам, но, если я выпущу узду, конь может уйти.
Его правильная академическая речь вызвала у меня странное чувство присутствия какого-то постороннего предмета во рту. Дина, ин словом не возразив, встала и пошла искать футляр.
- Я не нашла его, - проговорила она, вернувшись через несколько минут. – Ты уверен, что оборонил его там, Георг?
- Мне так показалось. А, впрочем, бог с ним, не велика потеря. Смотрите, вот и мистер Фрай возвращается.
Действительно, показалась повозка – простая тележка, устланная для удобства соломой и каким-то ковром поверх неё.
- Лучше, чем ничего, - виновато проговорил Фрай, приблизившись.
- Действительно, лучше, чем ничего, - подтвердил Холмс. – Я вам помогу, Уотсон.
Опершись на его руку, я забрался в телегу и удобно устроился там. Дина присела рядом, Холмс взобрался на Чёрта, Фрай – на Ласточку, а профессор взял вожжи. Наша кавалькада двигалась медленно и белая стена встретила нас уже оранжевым отсветом, а тень солнечных часов вытянулась.
Фрау Пферт при виде моей изуродованной ноги и изрезанного лица всплеснула руками и разразилась целым потоком ахов, охов, сочувственных стонов и упрёков в безрассудстве. Держась за Холмса, я кое-как доковылял до своей комнаты и свалился на кровать. Ко мне пригласили деревенского лекаря, за неимением ничего другого, впрочем, работы со мной ему было не много: смазать ссадину и царапины, сделать холодный компресс, да порекомендовать успокоительные капли, в которых я не нуждался.
- Правильно, - одобрил Холмс. – Виски лучше.
Он сам принёс мне еду на подносе и остался выпить со мной рюмочку. Несмотря на все сегодняшние приключения, аппетит мой не пострадал, и я воздал должное ревеневому салату, бифштексу с морковью и гороховому пудингу. Холмс иронично поглядывал, как я расправляюсь со снедью и наконец заметил:
- Как отрадно наблюдать, Уотсон что аппетит ваш готов преодолевать любые неурядицы.
- А мне грустно видеть, - парировал я с набитым ртом, - что ваш организм вынужден до четырёх часов удовлетворяться чашечкой кофе, выпитой в десять, а с четырёх до утра – парой рюмок виски, щепоткой кокаина и четвертью фунта табаку.
Он засмеялся и дёрнул сонетку над кроватью. Уолкер возник на пороге так быстро, словно стоял за дверью. Меня это удивило, я не предполагал в нём такой расторопности. На вид он, скорее, производи впечатление хронического лентяя.
- Доктор Уотсон обеспокоен моим здоровьем, - по-прежнему иронично улыбаясь, сказал ему Холмс. – Пожалуйста, подайте мне ужин сюда. Я буду есть под присмотром.
Уолкер поклонился и исчез.
- Он ловко появился, - одобрительно заметил я Холмсу.
- Да, он умеет работать, - кивнул мой друг. – Когда хочет, конечно.
- Но немножко донжуан, да?
Холмс посмотрел на меня так внимательно, что мне стало неловко.
- Я его с этой стороны не знаю, - наконец ответил он. – Почему вы спросили?
Меня выручил сам Уолкер, вернувшийся с подносом опять быстрее всякого вероятия – бегом, что ли, бежал – Холмс отвлёкся, и мне не пришлось ни изворачиваться, ни раскрывать чужой секрет. Я поднял рюмку виски и посмотрел сквозь неё на свет. А свет этот был уже совсем закатный, пронзительно-жёлтый, даже с апельсиновым отливом. Он порождал тревогу, неприятно раздражал нервы, щекотал почти до боли.
- Прошу прощения, мастер Шерлок, не скажете ли вы, какой сегодня день недели?
- Суббота, Уолкер.
- Благодарю, - он наклонил голову и вышел.
- Эта усмешка словно растёт у него на лице, - пробормотал я сам себе.
- Да, он пройдоха первостатейный, - согласился Холмс. – На него можно положиться, он верный пёс, но его верность не слепая и во многом он себе на уме. Уотсон... – он замялся, и мне показалось, что это смущение.
- Что, Холмс?
- Закат...
- Думаете, там ли она? Ну что ж, сходите, проверьте. Но мне кажется, вас это слишком... – я поискал подходящее слово, - трогает.
- Каждому своё. Вас-то почему-то тронуло ворчание Розы Фрай. А ведь оно чуть не сбылось сегодня, правда?
Я похолодел от его намеренно чуть пониженного голоса. А ведь и правда мне повезло. Очень мог бы сейчас валяться с разбитой головой или свёрнутой шеей в овраге.
- Ага, проняло, - наблюдавший за моим лицом Холмс налил мне ещё виски. А с этой женщиной... Правда, не скажу, что Розе Фрай можно полностью доверять, но я вам расскажу. После. Я должен отлучиться ненадолго. Надеюсь, без меня вы не успеете заскучать.
Не было нужды уточнять, куда он пошёл.
Он отсутствовал около часа, и я за это время успел задремать, как вдруг он вошёл, в перепачканном пальто, возбуждённый, с пятнами румянца на щеках.
- Что с вами? – я встряхнулся, прогоняя сонливость. - Где вы так извозились?
Холмс осмотрел своё пальто спереди, вывернулся по-кошачьи, пытаясь заглянуть себе за спину и развёл руками с виноватой улыбкой.
- Неужели всего лишь наблюдение за Ундиной сопряжено с такими трудностями?
- Она сидит там, - кивнул Холмс, отвечая на мой вопрос какими-то окольными путями. – Я только взглянул, но не подходил близко, и уж, конечно, не заговаривал. Как вы себя чувствуете?
- Хорошо я себя чувствую.
Он ощутил напряжение в моём голосе, в уголках его глаз метнулась усмешка.
- Не сердитесь, друг мой. Я всё расскажу по порядку.
Он сбросил пальто прямо на пол и устало опустился на стул, с наслажденьем вытянув ноги. Я ждал. Это единственно верная тактика, когда имеешь дело с Холмсом. Повышенное внимание действует на него дразнящее, и он нарочно начинает тянуть и мучить собеседника бесконечными отступлениями и паузами. Лучше рассеяно помалкивать и недоверчиво поднимать брови.
- Мой брат Майкрофт был здесь три года назад и видел тот самый шторм, - наконец, заговорил Холмс. – Я оставался в Лондоне, и, когда он вернулся, он зашёл ко мне на Бейкер-стрит. Вас не было дома, не то бы вы это запомнили.
Я усмехнулся про себя: конечно, запомнил бы. мистер Майкрофт Холмс придерживался маршрута Пэлл Мэлл – Уайт-Холл с методичностью трамвая. На моей памяти он заходил к нам лишь четыре раза, и все четыре по важной причине. А теперь выходит, не четыре, а пять.
- Он зашёл прямо с поезда, - продолжал Холмс. – Меня удивил его вид. Он выглядел... нет, не то, чтобы испуганным – Майкрофт никогда ещё не выглядел испуганным. Но было ему явно как-то не по себе. Я даже решил, что он болен и спросил его об этом. «Нет, ничего такого, - ответил он. – Меня взволновал шторм в Гуллскэйпе. Берег просто усеян трупами. Там стоят такие стоны и рыдания, что даже только слышать их сердце разрывается». И это говорил мой брат, один из самых бесстрастных людей в Лондоне. «Это еще не всё, Шерлок, - сказал он затем. – Ещё более тяжёлое впечатление производят толки, которые ходят теперь среди деревенских жителей. Ты же знаешь, Шерлок, что у нашего дома не слишком хорошая репутация». Вы об этом тоже знаете, Уотсон, - прервался Холмс, испытующе поглядев на меня.
Я знал. После давней трагедии семьи – Холмс тогда ещё был ребёнком – дом большую часть времени пустовал, а ничто не портит так репутацию дома, как кровавая драма в прошлом и необитаемость в настоящем.
- Майкрофт сказал, люди поговаривали, что это его присутствие вызвало шторм. Он не сгущал краски, скорее наоборот. Но я читал недостающее по его лицу. Знаете, Уотсон, когда твой близкий лежит холодным утопленником, а рядом труп соседа, и его жена оплакивает его, а там ещё и ещё, и кто-то заходится в истерике, а кто-то проклинает Господа, а кто-то просто тихо плачет, с разумными вроде бы людьми происходят странные вещи, и стоит крикнуть одному: «Распни его!», как крик подхватывают все. Он испытал давление враждебности в ту ночь и в то утро, а потом вдруг один из чудом выбравшихся на берег стал бредить и рассказал, будто, уже погибая, видел, как под водою в бухте кружилась и хохотала женщина с распущенными волосами. И тут увидели её – она сидела на камне и смотрела на воду совершенно спокойно – незнакомая женщина с распущенными волосами в непривычной одежде. Не плакала по ком бы то ни было, не суетилась со всеми, отыскивая среди обломков, лодок и мёртвых тел кого-то близкого – сидела выше других и смотрела. Человек закричал: «Это она! Она!» - и упал без чувств. Он так и не оправился, умер. Майкрофт говорил, что дело шло к закату, когда это случилось. На берегу было много работы: с утра до заката едва-едва успели отделить живых от мёртвых. Многих вылавливали на открытой воде, измученных, державшихся за какие-то обломки. Кого-то к тому времени успели отправить в больницу или перенести в дом, но повозок не хватало, поэтому большинство и раненых, и невредимых, и мёртвых ещё находилось у бухты, на песке. Так вот, солнце светило ещё ярко, но дневной оттенок сменился этаким пронзительно-охряным, вы знаете. Женщина стояла к солнцу лицом, оно слепило её, и, возможно, она даже не могла видеть вдруг разом притихшую толпу. Был миг, когда все, абсолютно все смотрели только на неё. и Майкрофт здорово струхнул – ему показалось, что вот-вот полетят камни.

[hoelmes]

Я не узнавал обычно сдержанного Холмса – он говорил тихо, но при этом его голос вздрагивал, глаза смотрели в пол, а выбираемые выражения едва ли соответствовали его обыкновенной суховатой манере речи. Казалось, он передаёт не услышанное со слов брата, а рассказывает о событиях, виденных собственными глазами.
- Никто не позволил себе ни единого выкрика, - продолжал он всё тем же пугающим меня тоном. – Толпа как будто бы... испугалась. А она вдруг поднялась и пошла прочь, вот так же, ни на кого не глядя. Майкрофт потом пытался разузнал о ней, но никто её прежде не видел, никто не мог сказать, как её зовут, и откуда она, - Холмс замолчал, но я чувствовал, что сказано далеко не всё.
- Майкрофт говорил, она была очень похожа на нашу мать...
- Ну а вы? – осторожно спросил я.
Холмс покачал головой:
- Я почти не помню её. Странно... Ведь мне было уже девять лет, когда она умерла. Большой мальчик...
Я почувствовал потребность взять его за руку, но удержался, опасаясь ответной резкости.
- А вы сказали, будто это миссис Фрай рассказала вам...
- А! – он встрепенулся. – Но ведь я ещё не кончил. С Майкрофтом мы попросту распили бутылочку в тот вечер, и инцидент, как говорится, себя исчерпал. Вы, должно быть, заметили, что я нечасто навещаю родовое гнездо, - он усмехнулся. – Майкрофт здесь бывает ещё реже. А примерно год назад я решил отправить Чёрта из конюшни в Вестминстере – не удивляйтесь, он провёл там больше года, и я даже несколько раз ездил на нём – сюда, к Фраю. Сам он не мог ко мне зайти для переговоров, и прислал вместо себя жену. «Помните тот шторм, мистер Холмс, который был два года назад», - спросила она заговорщическим тоном. Я сказал, что помнить его не могу, потому что в Гуллскэйпе был не я, а Майкрофт, но что брат мне о нём рассказывал. «Ну так, верно, он рассказывал вам и про Ундину?» – спросила она. Я не сразу сообразил, о чём идёт речь, но, когда понял, мне отчего-то стало не по себе. «Ведь она приходит туда каждый день на закате, - сказала мне цыганка. – Приходит и сидит на том самом камне. И, знаете, с тех пор бухта проклята. Уже сколько человек потонуло, а ведь раньше, вы вспомните, такого и в помине не было. Говорят, она их околдовывает и затягивает в омут – тот, что у большого камня. Один только сын учительницы тонул, да выплыл, так он с тех пор совсем лишился ума – только мычит и пускает слюни, а иногда вдруг начнёт указывать на бухту пальцем и вопит от ужаса. Бог знает, что он там видел».
И ведь действительно, Уотсон, в бухте никогда никто не тонул, а за последние годы – несколько человек.
- И вы поверили в происки Ундины, - прокомментировал я.
- Я только понял, что столкнулся с любопытной историей.
- Но постойте, всё это пока что не объясняет грязи на вашем пальто.
- Ах, это, - он засмеялся. – Это всего лишь Зверюга. Я предусмотрительно захватил для неё печенье, чтобы она терпимее отнеслась к моей предосудительной выходке.
- К какой выходке, о чём вы?
- Я обошёл дом Фрая и перелез через забор.
- Зачем?
- Чтобы взглянуть на лошадей.
- Но почему не воспользоваться калиткой?
- Потому что я не хотел ставить хозяев в известность о моём визите.
- Что же вы хотели увидеть?
Холмс протянул руку к моему портсигару, вытащил папиросу, повертел в пальцах в нерешительности и почему-то снова положил на тумбочку.
- Знаете, Уотсон, у цыган есть много трюков, много хитрых способов, чтобы заставить лошадь вдруг взбеситься. Специальная выучка, потом какой-нибудь незаметный сигнал, и всё.
- Господи! Я не сделал здесь дурного ни одному человеку, - я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.
Заметил это и Холмс.
- Как вы побледнели. Вам что, нехорошо?
Сделав над собой усилие, я взял себя в руки.
- Конечно мне не по себе от вашего зловещего предположения. Надеюсь, ваши розыски его не подтвердили?
- Ни да, ни нет, Уотсон. меня спугнули, когда я уже положил руку на холку Ласточки.
- Спугнули? Кто спугнул?
- Та самая милая леди, с которой мы познакомились сегодня утром.
- Дина?
- Именно. Она появилась из чёрного хода дома Фрая, очень расстроенная, и очень спешила. И пошла прямо на меня. а миссис Фрай смотрела ей вслед, так что я поспешил ретироваться. Вот тогда-то и был атакован Зверюгой в попытке насильстственного отбора у меня остатков печенья. Лужи мне, правда, удалось избежать, - Холмс совсем по-мальчишески хихикнул, вспоминая мою. Утреннюю корриду, но лапы у этой дамы были грязные, отсюда плачевное состояние пальто. И похвастаться мне нечем.
- Все это очень и очень странно, - минутку подумав, пробормотал я.
- Браво, Уотсон, исчерпывающий вывод!
- Напрасно смеётесь. Моему ангелу пришлось сегодня очень и очень потрудиться, чтобы мы с вами могли сейчас беседовать, а не то вам пришлось бы везти мой труп в Лондон и передавать моей жене, а это, честно вам скажу, перспектива не из приятных.
На этот раз настал черёд побледнеть Холмса – его живое воображение, несомненно, набросало перед его умственным взором соответствующую картину.
- Я говорю, что это странно, - между тем продолжал я, - потому что не могу себе представить, зачем кому-то меня убивать, тем более здесь, в Гуллскэйпе, где я до этого был всего раз-другой, и знакомых пока не встретил. Ещё у вас, как у гениального детектива, - Холмс машинально поклонился на мою тираду, - могут быть серьёзные недоброжелатели, но у меня нет ни наследников, ни кровников, ни даже брошенных любовниц. Всё же, Холмс, скорее всего, вы ошибаетесь, и то, что Ласточка понесла, просто досадный случай.
- А предсказание миссис Фрай?
- Ну, она, судя по всему, вообще любительница напустить мистического туману, - нерешительно протянул я.
- Дай-то бог, чтобы это было так, - пробормотал Холмс. – Дай-то бог.
- А что сказал ей тогда мистер Фрай? – вдруг вспомнил я. – Ну, когда она предрекла мне неприятности, а он так резко прикрикнул на неё. по-моему, это было не по-английски.
- Это по-цыгански, - сказал Холмс. – Боюсь, я порядком подзабыл ту малость, которую когда-то знал, но он сказал ей что-то вроде «не буди собаку, пока не завыла».
- То есть он отнёсся к её словам серьёзно?
Холмс положил подбородок на сцепленные в замок пальцы и посмотрел на меня с сочувственной улыбкой.
- Боюсь, что да, дорогой Уотсон.
Как и следовало предполагать, последовавшую ночь я спал плохо. Немилосердно ныло ушибленное колено, я чувствовал себя разбитым, и к тому же меня упорно мучили кошмары, стоило мне закрыть глаза. То я видел перед собой угрюмое лицо миссис Фрай, то снова оказывался на мчащейся галопом бешеной лошади, то тонул в какой-то чёрной дыре, вода захлёстывала меня, а сквозь её толщу за мной пристально следили спокойные и печальные глаза Ундины.
Перед рассветом мне удалось на какое-то время забыться более или менее спокойным сном, а когда я проснулся, моё первое ощущение было от холодных тонких пальцев руки, лежащих на моём лбу. Я открыл глаза и увидел сидящего у постели Холмса.
- Вы стонали и метались во сне, пока я не положил вам руку на лоб, - сказал он мягко. – У вас жар, но не очень сильный. Наверное, реакция на вчерашние события. Вы голодны?
Я хотел было отрицательно покачать головой, но вспомнил его утверждение на этот счёт и подумал, что мой отказ от еды может его взволновать.
- Разве что чуть-чуть, Холмс.
Он рассмеялся и позвонил. Уолкер появился с подносом в считанные мгновения.
- Мистер и миссис Раскатов, - доложил он, бесстрастно глядя Холмсу в переносицу. – Просили справиться о здоровье доктора Уотсона и будут рады засвидетельствовать своё почтение.

[hoelmes]

Холмс вопросительно посмотрел на меня.
- Если они будут снисходительны и извинят мне то, что я приму их в спальне, - сказал я, невольно заражаясь тоном этого типа, - просите их войти и проводите сюда.
Уолкер чётко кивнул, поставил поднос и стремительно вышел. Холмс откинулся на стуле, заложив ногу за ногу, и иронично улыбался.
- Я вообще-то в затруднении, - сказал я ему, не замечая этой иронии. – Гостей следовало бы тоже пригласить к завтраку, но в таких условиях...
- Не беспокойтесь, - сказал Холмс. – Если они согласятся, Уолкер сервирует небольшой столик прямо здесь. у него это займёт от силы пять минут.
- Странно, что он, будучи управляющим, не отказывается совмещать в своём лице дворецкого и лакея.
- У него нет выбора, - сказал мой друг всё с той же улыбкой, путающей, всерьёз или в шутку он говорит. - Когда-то перед ним стояла реальная перспектива примерить тот самый галстук, который надевают только один раз. И по сравнению с этим роль лакея не самая скверная, - и, пресекая мои расспросы, приложил палец к губам, потому что в спальню уже входили супруги Раскатовы.
Профессор был в светло-сером летнем костюме и соломенной шляпе. Его жена – в голубом платье и серой панаме с голубой атласной лентой.
- Разве потеплело? – удивился я. – Здравствуйте, профессор. Здравствуйте, миссис Раскатов.
- Зовите меня Дина, - улыбнулась молодая женщина. – Вы сломаете язык, выговаривая мою фамилию.
- Погода просто тропическая, - профессор вытер пот со лба огромным клетчатым платком. – Надеюсь, вам получше, доктор?
- Да, всё в порядке, - я постарался изобразить на физиономии жизнерадостность. – Просто тешу свою лень, пользуясь удобным случаем.
- Уолкер, - негромко велел Холмс всё ещё маячившему за спинами управляющему. – Сервируйте нам здесь завтрак на четверых.
- Хорошо, мистер Холмс, - поклонился Уолкер.
Я удивлённо взглянул на него. Но и в дальнейшем при посторонних он ни разу не оговорился, назвав Холмса, как младшего, и именовал его только уважительно: «мистер Холмс» и «сэр». Я начал понимать, за что братья Холмс могут ценить этого нахала – в нём было безошибочное, как компас, чутьё и умение быть полезным, оставаясь незаметным. Так, к примеру, наш завтрак вместе со столиком словно сам собой материализовался в спальне.
- А я всё в себя прийти не могу после вашего падения с Ласточки, - проговорила Дина. – Даже отменила сегодня свою собственную поездку. Представьте себе, подошла к лошади и – не могу сесть на неё – боюсь.
- Ну это у тебя просто расходились нервы, дорогая, - Раскатов губами коснулся её запястья. – Единичный случай не определяет закономерности. Возможно, Ласточку просто укусил овод за какое-нибудь особенно чувствительное место.
- Укусил за чувствительное место, - без выражения повторил Холмс, словно тихое эхо.
Раскатов покосился на него недовольно, но мой друг смотрел в сторону.
- Ах, да оставьте вы эту лошадиную тему! – противореча самой себе, воскликнула Дина. – У вас куда более жизнерадостный дом, чем я предполагала, мистер Холмс.
- Разве вы здесь никогда раньше не бывали? – вырвалось у меня прежде, чем я успел прикусить язык.
- Ну, конечно же, нет, - Дина сделала большие глаза. – Откуда бы?
- Ну, я просто подумал, - принялся выкручиваться я, - что, если вы здесь не первый раз, а приличных домов не так уж много, то, избежав знакомства с мистером Холмсом, вы, может быть, знаете хотя бы его брата.
- Мы здесь действительно не первый раз, - проговорил Раскатов, - но владельца этой усадьбы не имели чести знать никогда прежде. Дина, наделённая, по-моему, чересчур живым воображением, мне кажется, представляла вашу усадьбу, мистер Холмс, чем-то вроде замка Дракулы, - он засмеялся, и Холмс тут де присоединился к нему таким мягким бархатным смехом, который не оставил у меня тени сомнения в том, что он насквозь фальшив.
- Ну, это не совсем так, - всё ещё смеясь проговорил он. – Обычная расплата за нежелание хорошенько содержать дом. Конечно, когда деревенские жители, проходя мимо, видят заросший сад и грязные окна в доброй половине дома, они сами начинают придумывать обоснование такому запустению.
- Но ещё ведь говорят и о том, что здесь в одной из спален несмываемое пятно крови, - с непосредственностью юности проговорила Дина. – После убийства старой хозяйки бог знает сколько лет тому назад.
Повисло неловкое молчание. Я увидел, что профессор покраснел, а Холмс, напротив, побледнел и бессознательно дважды провёл языком по пересохшим губам.
- Не такое уж отдалённое прошлое, - наконец, проговорил он, и я удивился тому, как тускло и безжизненно звучит его голос. – Всего двадцать три года.
- Меня тогда не было на свете, - упавшим голосом пробормотала Дина, из чего я заключил, что она ещё моложе, чем кажется.
- Ну да, разумеется, вам это представляется доисторическими временами.
- Просто не надо слушать россказни безграмотных крестьян, - проворчал профессор, не зная, как загладить неловкость, тем более, что сама Дина, сообразив, что допустила бестактность, окончательно растерялась. – Наша хозяйка называет их фольклором, тем самым поощряя, мне кажется, самые беспардонные сплетни.
- Ах, да, - спохватился, снова приходя в хорошее расположение духа, Холмс. – Ведь вы говорили, что живёте в доме учительницы. И она поощряет сплетни? В это трудно поверить, учитывая, что зачастую объектом таковых является её собственный сын.
- Уж не хотите ли вы сказать, что я лгу? – снова стал наливаться помидорным соком Раскатов.
- Боже упаси! Я просто неудачно выразился, прошу прощения. Но вы не могли не слышать эту историю о том, как его пыталась утянуть в омут эта... Ундина, - Холмс смущенно улыбнулся, словно ему было неловко повторять нелепость.
- Ну, конечно же, мы слышали, - подхватила нить разговора Дина. – Говорят, он именно с тех пор лишился разума, а был прекрасный юноша. Она хотела защекотать его, да видно что-то ей помешало довести дело до конца.
- Глупости, дорогая, - перебил её Раскатов. – Ты снова слишком веришь в сказки.
- Но его нашли на берегу возле бухты, как раз на закате, - возмущённо принялась доказывать Дина Раскатов свою правоту. – Он был без памяти, лицо красное, натужное, как у висельника. На теле красные пятна, словно следы от пальцев. И доктор, который его осматривал, не мог сказать ничего вразумительного.
- И что, сам мальчик ничего не рассказывал?
- Да он и до сих пор слова не произнёс. Онемел. По-моему, орн не соображает даже, где находится, живёт, как во сне.
- А в полицию не обращались? – спросил я. – Может, его кто-то напугал?
- А с чем тут обращаться в полицию? Парень только мычит и пускает слюни, свидетелей нет, ран на нём тоже не было.
- Вы правы, вы правы, - подхватил Холмс. – Но я, кстати, слышал, что в таких местах, где происходят непонятные, но угрожающие спокойствию и порядку в общине вещи, нередко пока ещё прибегают к суду Линча.
- Линчевать Ундину? – переспросил, расширив и без того выпуклые глаза, Раскатов. – Вот это предложение, подери меня все черти ада! – и громко захохотал, словно над крайне удачной шуткой.
Мне показалась не совсем уместной такая грубость в присутствии миссис Раскатов, но Дина и сама улыбнулась наивности Холмса.
- Ну что вы, мистер Холмс. Даже если бы такая мысль пришла кому-то в голову, его немедленно отговорил бы. Ссориться с русалкой, когда живёшь на самом берегу пролива! О, нет! Нет и нет! Это не просто опасно – это самоубийство! К тому же, они и так утопленницы, насколько мне известно, а разве легко убить мертвеца?
- Ах, Дина, Дина, - вытирая слёзы, выступившие от веселья, проговорил профессор. – Уж лучше не заговаривать с ней на эти темы, мистер Холмс. Не то никогда не кончите. Это её любимая лошадь.
- Которая тоже может иногда понести? – с улыбкой спросил Холмс.
- Вот-вот, - снова захохотал Раскатов.
Дина же, хотя как будто бы смеялись над ней, не выглядела ни смущённой, ни обиженной. Презабавно сморщив нос, она посетовала на то, что мужчины стали чужды романтики, и вскоре супруги Раскатовы стали прощаться.
Вызванный звонком Уолкер отправился проводить их, и мне показалось, что в дверях он и Дина успели обменяться многозначительными взглядами. С самой любезной улыбкой Холмс дошёл с гостями до двери, но, когда он повернулся ко мне, лицо его было угрюмым и озабоченным.

[hoelmes]

- Уотсон, мне всё это не нравится.
- Что «всё»? Вообще всё? – улыбнулся я, но Холмс на мою улыбку не ответил.
- Конкретизирую: мне не нравится история с Ласточкой, мне не нравятся Раскатовы, не нравится миф об Ундине и то, что произошло с сыном учительницы.
- Ага, - кивнул я. – Ну давайте тогда по пунктам: как я понимаю, в версию укуса овода вы не поверили?
- Я бы поверил, если бы не пророчество Фрай и не их с Диной конфиденциальная встреча.
- А что вам не нравится в Раскатовах?
- Прежде всего, их возрастная разница. И перемена настроений. Вам не показалось, что при первой встрече профессор был словно бы раздражён, а Дина боялась лишнее слово сказать?
- Возможно, между ними произошла размолвка...
- Да, и наше присутствие профессора явно тяготило.
- Неудивительно...
- А в течение какого-то часа его настроение переменилось, и он обратился к вам с извинениями.
- Ну и что такого?
- Почему к вам? Ведь с момента знакомства это я разговаривал с ними и терпел резкости.
- Потому что я врач, а он пожаловался на мигрень.
- Хорошо, допустим. Для чего они пришли сегодня?
- Ну, просто визит вежливости.
- А вы заметили, что сегодня Дина держится современно иначе? Куда только делся её страх? Раскрепощённая, весёлая женщина...
- Ну а вы чем это объясняете?
Мой друг невесело рассмеялся:
- Уотсон, вы – иждивенец. У вас уже сложилась привычка ждать, пока Шерлок Холмс вытащит вам из кармана готовый ответ на все вопросы. Не знаю. Что-то здесь не складывается в мозаику.
- Ну а миф об Ундине не складывается в мозаику со здравым смыслом, да?
- Да. И можно бы списать его на крестьянские суеверия, если бы не история с пареньком.
- Но сам по себе страх во время того, как он тонул, мог вызвать психическое расстройство у слабой натуры.
- А цвет лица? Уотсон, утопленники бледные, а не синие. Синие удавленники. И пятна...
- Просто мраморность кожи в холодной воде.
Холмс шевельнул уголками рта в короткой улыбке:
- С вами, врачами, стоишь на земле обеими ногами. А я бы взглянул, по крайней мере, на этого юношу, раз уж нельзя с ним поговорить. Но Уотсон! вы так и не притронулись к вашему завтраку.
Я вздохнул.
- Сказать по правде, Холмс, мне совершенно не хочется есть.
- Да? – удивился он.
Я развёл руками:
- Увы.
С полудня солнце раскалилось, как сковородка, и в комнате стало нечем дышать. Я вытерпел до четырёх часов, валяясь в кровати с томиком Эдгара По. Шерлок Холмс занимался какими-то имущественными вопросами с Уолкером и освободился только в четверть пятого. Он вошёл, грызя яблоко, розовый от загара, и я взмолился:
- Холмс, идёмте погулять. У меня уже плавятся мозги от этой жары.
- Да ведь вы же больны.
- И заболею ещё хуже, если немедленно не выберусь на воздух.
Он пощупал мой лоб, заглянул в глаза, взяв за запястье, сосчитал пульс – словом, подошёл к делу со всей ответственностью, после чего, уже сдаваясь, спросил:
- А на ногу встать вы сможете?
- Думаю, что смогу. И потом, вы ведь дадите мне опереться на вашу руку? Вот и хорошо.
Он принёс мне трость, помог одеться, и мы медленно побрели к морю, уже охряно розовому на западе.
- Вы не шутили, когда говорили, будто Уолкер с трудом избежал виселицы? – спросил я.
Глядя себе под ноги, Холмс помотал головой.
- Он что, убийца?
Холмс кивнул.
- Тогда почему он здесь? Неужели вы...
- Он убил на дуэли своего соперника, - объяснил Холмс. – На это можно смотреть двояко: поединок был «обоюдоострый», так сказать, но у нас в государстве дуэль всё-таки имеет статус умышленного убийства, так что судите сами.
- Как же ему всё-таки удалось избежать наказания?
- Ему удалось обмануть полицейских, выдав дуэль за русскую рулетку – они с противником предусмотрительно обменялись оружием. Я разоблачил обман, но его не выдал. Ещё вопросы? – он вскинул голову и посмотрел мне в глаза вызывающе?
У меня были вопросы.
- Почему?
- Из-за женщины. она была не из простых, история с дуэлью погубила бы её репутацию, а русская рулетка – просто забава, не подразумевающая обязательной любовной истории. Теперь она, кстати, снова замужем, - Холмс как-то грустно, не похоже на себя, вздохнул.
Я почувствовал, что расспросы лучше прекратить, но Холмс продолжад уже по собственному почину:
- Меня втравил в эту историю любезный братец. Он же и посоветовал её замять. У нас с ним своеобразные отношения к вопросам супружеской верности или неверности, а эта женщина... Ах, Уотсон, если бы вы её видели или, тем паче, разговаривали бы с ней, вы, с вашей романтической натурой, мигом оказались бы на лопатках, и ладонь не просунуть. Но у Джона Уолкера на эти дела особый талант – соблазнит и ангела. Правда, с тех пор он присмирел.
- Присмирел, вот как? А мне кажется, он достаточно нагл. Но тогда тем более не понятно: если он обязан вам, почему вы так снисходительны к нему?
- Это верно, - улыбнулся Холмс. – А он пользуется нашим нежеланием вникать в хозяйственные вопросы и обворовывает нас потихоньку. Из рамок приличия, правда, не выходит.
- Но я вообще ничего в таком случае не понимаю.
- Всё дело в том пятне крови, о котором толковала Дина Раскатов, - невесело усмехнулся Холмс. – Уолкер из тех немногих, кто хорошо осведомлён о том, почему у нас с братом особе отношение к вопросам супружеской измены. При этом у него хватает ума и такта держать в рамках любопытство других слуг и наших соседей, а мы здесь знавали и худшие времена.
Я покивал понимающе и тут же спросил:
- Не могла же кровь на полу сохраниться столько лет.
- О боже, Уотсон, и вы туда же!
- Ну, извините, извините, дружище, я не хотел вас задеть. Но, если это просто досужая сплетня, во-первых, он должна на чём-то базироваться, а, во-вторых, если это шёпот на пустом месте, его проще было бы пресечь – ну, скажем, позволить взглянуть особенно рьяным шептунам.
- Шёпота на пустом месте не бывает никогда, - наставительно сказал Холмс. – Уже само убийство вызывает толки, хотя мы все эти годы скрывали истинные обстоятельства трагедии. Да и пятно не совсем вымысел, хотя оно находится в совершенно другом месте и, понятно, с кровью никак не связано.
- Что же тогда за пятно?
- Да просто грибок. Один из видов древесных паразитов, имеющих коричнево-красный цвет. Появилось оно лет десять назад, и, конечно, если бы мы задались целью уничтожить его, в конце-концов, нам бы это удалось.
- Почему же вы этого не сделали? – удивился я.
- Потому что вывести пятно с пола – не то же самое, что вывести пятно из собственной души, а, если последнее всегда с вами, будете ли вы тратить время и силы на первое?
- Откровенно говоря, не знаю, - пробормотал я, немного растерявшись. – Но, Холмс, если сплетня о вашем доме имеет под собой такое бытовое обоснование, как грибок, может статься, и миф об Ундине на чём-то основан – на чём-то вполне реальном и обыденном, я имею в виду.
Холмс посмотрел на меня как-то странно, и мне даже показалось было, что он сердится, пока, качнув головой, словно изумляясь чему-то, он не проговорил:
- У вас удивительный дар, Уотсон, подавать реплики точно к выходу. А ведь мне до сих пор ни разу не приходило в голову столь здравое суждение, - и он снова покачал головой, а я, признаться, не понял толком, о чём он.

[hoelmes]

Ундина сидела на том же самом камне в том же самом невесомом одеянии. Я подумал, была ли она в нём и вчера, когда погода оставляла желать лучшего, но у Холмса не спросил.
- Я искупаюсь, - сказал он вдруг у меня над ухом.
В этом желании не было ничего неестественного – повторяю, день был жарким, даже душным. Но мне не понравился его тон: в нём было что-то от того, с придыханием, азарта, с которым картёжник, промотавший почти всё, что имел, в очередной раз говорит своей спутнице, заискивая взглядом: «Я сыграю?»
- Разве купальный костюм у вас при себе? – удивился я вслух.
- Да, он под одеждой.
Я вспомнил, что решение совершить совместную прогулку пришло к нам спонтанно, и Холмс после этого от меня отлучался только за моей же тростью. переодеться за это время он бы никак не успел. Значит, собирался пойти сюда купаться в одиночку, причём на закате. Почему же не днём, когда жара особенно докучала? «Да ну, ерунда, - отогнал я тревожные мысли. – Просто до этого он был занят и не хотел прерываться».
Мы спустились на пляж, где я стащил с себя пиджак и сорочку, подставив кожу косым, нежарким уже, лучам. А Холмс разделся и, аккуратно сложив свою кремовую тройку, остался в чёрном трико. Он всегда питал пристрастие к чёрному цвету, и не напрасно – траур шёл его гибкой, тонкой фигуре и бледному заостренному лицу.
Я оглянулся – может ли нас видеть женщина, сидящая на камне. Она была сейчас почти спиной к нам и смотрела в другую сторону.
- Холмс, - позвал я с непонятно, откуда взявшейся тревогой. – Вы... будете осторожны?
Он обернулся ко мне с удивлением:
- Бог с вами, Уотсон. Я прекрасно плаваю.
- Тогда не утоните от скромности, - буркнул я, смущённый и раздосадованный своим непонятным страхом.
Холмс рассмеялся и пошёл в воду. Я смотрел ему вслед, как прикованный, и тревога во мне не только не угасала, но и нарастала. Возможно, я чувствовал бы себя иначе, будь я в состоянии в случае чего прийти ему на помощь. Я был неплохим пловцом, но сейчас, с распухшей ногой, от меня было бы мало толку. С другой стороны, что могло случиться? Холмс плавал, как левиафан, а тёплая песчаная бухта казалась полностью безопасной. Неужели всего лишь один нюанс в голосе моего друга мог так подействовать на меня? Или, может быть, меня нервировало присутствие ундины?
Я даже не удивился, видя, что Холмс направился прямо к выступающему из воды камню – тому самому, рядом с которым таился коварный омут. Он плыл ровными сильными взмахами быстро и легко, как вдруг что-то произошло. Ритм его движений сбился. Он окунулся с головой, снова вынырнул, нелепо взмахнул руками, закашлялся, ушёл под воду опять – словом, он явно недвусмысленно тонул.
Не успев опомниться, я оказался в воде. Боли в ноге я не чувствовал – совершено забыл о ней, потому что на поверхности воды Холмс больше не появился.
Женщину я увидел не сразу – она прыгнула в воду много правее – там были какие-то кусты, которые я не разглядывал, и она появилась из-за них – суховатая, высокая, седая, в одной нижней юбке. Я видел обвисшую грудь, когда она поворачивалась на бок для нового гребка. Взмыв на мгновение на полкорпуса над водой, она вертикально ушла в глубину и почти тут же вынырнула, а рядом с ней всплыло сильно запрокинутое лицо с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами, лицо. Которое я едва узнал – так были искажены его черты.
- Помогите! – сдавленно крикнула женщина. – Он очень тяжёл для меня! – и надсадно закашлялась, чуть не уйдя под воду, но я был уже рядом и перехватил Холмса за отросшую чёлку, благодаря бога за то, что, отправляясь в Гуллскэйп, мой друг не посетил парикмахера, у которого обычно стригся очень коротко.
Он не подавал никаких признаков жизни до тех пор, пока мы не вытащили его на берег.
- Вы умеете оказывать первую помощь? – спросила женщина резким сипловатым голосом.
- Я врач, - ответил я.
- Слава богу, - вздохнула она с облегчением. – В таком случае, нужна ли вам помощь?
Я приложил ухо к груди Холмса и услышал слабое аритмичное сердцебиение.
- Он жив! – воскликнул я. – Но нужно вылить из него некоторое количество воды, которое занимает место воздуха.
Я повернул его лицом вниз и, сдавливая грудную клетку, вынудил пытаться дышать тем, что есть. В результате в груди его послышалось хриплое клокотание, и вода хлынула изо рта и носа, отвратительно тёплая, согретая теплом его тела. Он свистяще втянул воздух, зашёлся в кашле, выталкивая из лёгких всё новые и новые порции воды, снова вдохнул, и снова выкашлял воду, и так ещё несколько раз, а лицо его было совсем серым и губы фиолетовыми, словно он напился чернил. И сознание не спешило возвращаться к нему.
Женщина, спасшая его, только теперь вдруг сообразила, в каком она виде, но не ушла, а только сжалась и прикрыла голую грудь руками. Я мельком подумал, что ей уже за пятьдесят, что это натура сильная, привыкшая, по-видимому, во всём полагаться только на себя. Она ещё не совсем оправилась от неожиданности своего смелого поступка, и дыхание её было частым и хриплым.
- Господи! Какой ужас! – услышал я в это время откуда-то сверху, и, подняв голову, увидел пыхтящего, карабкающегося по камням, профессора минералогии. – Как это случилось, доктор? – вопрошал он издалека. – Неужели легенда об ундине в самом деле не простой звук?
Я машинально бросил взгляд на камень, на котором до начала драмы сидела Ундина. Там никого не было.
Холмс наконец начал подавать какие-то признаки самостоятельности. Опираясь на руки, он попытался приподняться; не с первой попытки ему это удалось, и, наконец, привалившись ко мне, он сел. В груди у него всё ещё хрипело и клокотало, да, к тому же, его била крупная дрожь. Сделав попытку что-то сказать, он снова закашлялся и, утомлённо прикрыв глаза. откинул голову на моё плечо.
- Я прошу извинения за свой вид, - хрипло сказала женщина. – Я переоденусь, – и медленной усталой походкой пошла к кустам, за которыми, как видно, осталось её платье.
- Вы сделали это нарочно, - тихо сказал я Холмсу, как только убедился, что он в состоянии слышать и понимать меня. – Не знаю, как и зачем, но я костями чувствовал, что что-то в это роде случится. Что произошло, бога ради? Ведь вы плаваете, как рыба.
- После, а? – вяло попросил Холмс.
- Конечно.
Раскатов, наконец, преодолел спуск и, тяжело дыша, уселся рядом с нами на песок.
- Вам ещё повезло, - сказал он, оглядывая Холмса, как музейный экспонат. – Миссис Бэркли вытащила вас?
- Не знаю, кто, - прохрипел Холмс, всё ещё не слишком владея своим дыхательным аппаратом. – Лично я не видел.
- А вы знакомы с миссис Бэркли? – спросил я.
- Да ведь это и есть наша квартирная хозяйка, учительница, у которой сын сошёл с ума после встречи с ундиной.
При его последних словах Холмс вдруг сильно вздрогнул и закрыл лицо руками, словно внезапно увидел или вспомнил что-то такое ужасное, чего при всём своём старании «переварить» уж никак не мог.
А миссис Бэркли появилась из-за кустов, убирая и подкалывая волосы на ходу. На ней было шерстяное платье серого мышиного цвета, и в такую жару она, похоже, всё равно немного мёрзла в нём, как видно, несчастье, происшедшее с её сыном, поселило в её груди непреодолеваемый холод.
- Меня зовут миссис Бэркли, - спокойно сказала она. – А вы с Чаячьего мыса?
- Я хозяин усадьбы на Чаячьем мысу, - сказал Холмс. – И я безмерно благодарен вам за своё спасение, миссис Бэркли. Меня зовут Шерлок Холмс, моего друга – Джон Уотсон, и он тоже испытывает к вам благодарность, без сомнения.
- Здесь опасно купаться, - сказала она.
- Но я хорошо плаваю.
- Здесь опасно купаться независимо от того, как вы плаваете, - повторила она, но, вопреки моему ожиданию, не добавила, что случай убедиться в этом ему уже представился. Этим она сразу расположила меня к себе больше, чем спасением Холмса. В конце концов, сострадание в сочетании с умением плавать встречается куда чаще, чем тактичность в сочетании со скромностью.

[hoelmes]

Раскатов вызвался прислать за нами Уолкера с повозкой, но Холмс запротестовал:
- У нас входит в дурную привычку возвращаться домой полуобездвиженными. Стоит пресечь её в самом начале.
- В таком случае, я просто провожу вас, - сказал профессор.
- Лучше проводите миссис Бэркли, - возразил Холмс. – У нас, право же, всё в порядке.
Это прозвучало нелюбезно, холодно, и, по-моему, Раскатов обиделся. Но спорить он не стал, да и миссис Бэркли ничем не возразила.
- Вы идите, - сказал Холмс. – Мы с доктором ещё побудем здесь.
- Не простудитесь, - сказала учительница.
Она все фразы произносила резко и отрывисто. Я задумался, неужели вот так же она преподаёт в школе. Едва ли ученики любят её. А несчастье с её сыном – прекрасный повод для возбуждения того злого и болезненного любопытства, которое так свойственно детям.
- Почему здесь не было Дины? – вдруг спросил Холмс.
- Не знаю, - я немного растерялся. – Зачем вам она?
- Просто привык воспринимать Раскатовов как единое целое.
- Посмотрите, солнце уже село, - сказал я. – Вы и в самом деле простудитесь, вон как дрожите.
Губы Холмса едва заметно шевельнулись в улыбке.
- Не холод заставляет меня дрожать.
Это была прямая цитата из моего опуса , и, поскольку я хорошо помнил продолжение диалога, я посмотрел на него с изумлением. То есть, не было ничего удивительного в том, что чуть было не утонувший человек несколько напуган, но в том-то и дело, что реплика была слишком веской. И я помнил, к тому же, как Холмс, побледнев, закрыл руками лицо.
- Я видел её, - сказал Холмс. – Всё это правда. Я видел её лицо под водой – оно было и живым, и мёртвым вместе. Её волосы колыхались от движения воды, но на концах они становились змеями. Она обхватила меня руками, и, боже мой, Уотсон, как же холодны её руки! – он крупно содрогнулся, а я смотрел на него и не знал, что подумать.
- Я понимаю, что выгляжу со всем этим бредом немного странно, - несколько успокоившись, он заговорил рассудочнее, и мне полегчало. – Но придётся признать, или что я подвержен галлюцинациям, или существование чего-то такого, что в рамки материализма никак не уложишь. Честно говоря, сам не знаю, во что мне больше хочется верить, - он покачал головой, и взгляд его даже снова стал чуточку насмешливым, вот только дрожь всё не проходила, и я воспользовался этим, желая отсрочить трудные мысли на потом.
- Так или иначе, всё равно прежде всего вам надо переодеться.
- А как ваша нога? – спросил он. – Признаться, я не подумал о вас, отказываясь от экипажа. Вы-то сможете идти?
- Нога? Я о ней, признаться, забыл. Думаю, что смогу на неё опираться, тем более, что трость у меня никуда не делась.
Пользуясь тем, что начало темнеть, а бухта безлюдна, Холмс стащил свой мокрый костюм, а рубашку, брюки и пиджак натянул прямо на голое тело. Я, к сожалению, не мог последовать его примеру, потому что влез в воду прямо в брюках, но я их снял, выжал, как мог, и надел снова. Остальные принадлежности моего туалета, слава богу, остались сухи, а вечер был так тёпел, что неудобства из-за волглых брюк я не испытывал.
- Насчёт ваших галлюцинаций может быть вот что, - сказал я, уже подходя к дому – дорога прошла в молчании. – Муки удушья при утоплении вполне могут вызвать причудливые видения. Я уже как-то читал о таком.
- А могут ваши «причудливые видения» сами стать причиной утопления? С чего я начал тонуть?
- По-моему, вы нечаянно хлебнули воды.
- Ничего подобного! Меня схватила за ногу чья-то ледяная рука, а горло захлестнуло нечто, напоминающее тину. Я ещё прежде удивился такому обилию растительности в бухте – ведь она кажется совершенно чистой – а потом уже поглядел вниз, и она улыбалась мне сквозь толщу воды. А то, что захлестнуло мою шею, оказалось её волосами, на концах превращающимися в змей.
- Ваши представления просто спутались. Это иллюзорное восприятие действительности, не имеющее ничего общего с психическим заболеванием. Вы в самом деле захлебнулись и стали тонуть, а в лишённом кислорода мозгу последовательность событий спуталась и получила вот такую фантастическую окраску.
- Удобное объяснение, - усмехнулся Холмс. – Как раньше всё списывали на волю божью, теперь списывают на причуды работы мозга. Что же вы, учёные мужи, будете делать, когда исследуете мозг и поймёте принцип его работы?
- Без сомнения, найдём другого козла отпущения, - рассмеялся я, и, как мне показалось, его всё-таки удовлетворило моё объяснение.
Но ночью я проснулся от ощущения постороннего присутствия в своей комнате. Явственно слышалось чьё-то лёгкое дыхание. Я испуганно зашарил по тумбочке в поисках спичечного коробка, нашёл, чиркнул спичкой – и увидел Холмса в пижаме и халате, он неподвижно сидел на стуле.
- Что-то случилось? – встревожено спросил я, ещё как следует не проснувшись.
- Нет-нет, - тихо откликнулся он. – Простите. Я не думал, что разбужу вас...
- Вам не спится, - понял я. – Или, может быть, наоборот – вам спится, а вы этого совсем не хотите? Кошмары? Ундина Чаячьего мыса?
Холмс посмотрел на меня так остро, что я чуть было не обрезался о его взгляд.
- Вот не пойму, - проговорил он, - чего больше в ваших словах, насмешки или сочувствия?
- Бог с вами, Холмс! Я и не думал смеяться над вами. Да и не решился бы никогда, по правде говоря.
- Значит, я ко всему, становлюсь мнительным, - хмыкнул Холмс. – Я сейчас уйду.
- Нет, подождите, - я сел в постели и потянулся к портсигару. – Мне самому эта история покоя не даёт. Вы знаете, я посмотрел на тот камень, на котором она сидела, и никого не увидел. Вы не знаете, во сколько она обычно уходит?
- Как только солнце скроется.
- М-да, тогда всё, может быть, шло своим чередом. Но всё-таки мне показалось, что она ушла раньше. А может ли Ундина раздваиваться?
- Что такое? Ваш материализм сдаёт позиции?
- Если вы видели её в воде, она не могла в то же время сидеть на камне.
- Спорю, что вы не смотрели на неё с того момента, как я вошёл в воду.
- Правда не смотрел. Холмс... Только не говорите мне, что вы и в самом деле хотели просто освежиться. Да я по вашим глазам прочитал, что сейчас что-то произойдёт. Ну вот зачем вы туда полезли?
- Не так легко ответить. Ваше замечание насчёт естественной подоплёки сверхъестественных поверий заставило меня произвести рекогносцировку на местности. Но я, честно говоря, слабо представлял себе, что хочу найти.
- Однако нашли, - не удержался от шпильки я.
- Нашёл... - вздохнул Холмс. – Однако, по-прежнему не представляю себе, что. Ладно, Уотсон, спите, не буду вам больше мешать.
- Подождите, - снова остановил я его. – Холмс, я же вас достаточно хорошо знаю...
- Да? – саркастически перебил Холмс. – В самом деле достаточно?
- Вы никогда не тычете пальцем в небо, - не обращая внимания на его сарказм, продолжил я мысль. – Если вы там что-то искали, то представляли себе, что можете найти.
- Хорошо, - сказал Холмс. – Я подумал вот о чём: во время того шторма, по свидетельству очевидцев, летели камни и содрогались скалы. То есть речь идёт о каком-то сейсмическом возмущении. Я подумал, что омут у камня из-за этого мог стать опаснее – какое-нибудь подводное течение, с которым невозможно справиться, водоворот, воронка. Может быть, даже... Вы слышали, Уотсон, о гигантских кальмарах?
- Что? Вы решили, что под камнем поселился кальмар?
Изумление в моём голосе, боюсь, немного обидело его, но он заговорил, оправдываясь, что бухта соединена с проливом, и какие-то морские животные, заброшенные штормом, могли бы поселиться во вновь образовавшейся подводной впадине.
- Красные пятна на теле юноши могли быть следами присосок, а его испуг, вплоть до помешательства, в этом случае вполне объясним.
Я не знал, смеяться мне или плакать.
- Холмс, - наконец сказал я, - вы невежда. Это тем более восхитительно, что во многих областях ваши знания достигают неизмеримой глубины. А в то же время... У вас здесь, в вашей собственной библиотеке два томика «Глубоководных исследований». Я вам просто рекомендую полистать. А ваша идея выйти на гигантского кальмара с голыми руками вообще песни достойна.
Он выглядел уязвлённым, хотя и старался не показывать виду.
- В любом случае, то, что я видел, едва ли найдётся в глубоководных исследованиях, - сказал он. – Но я вам благодарен уже за то, что вы подсказали мне, чем занять остаток ночи.
Ещё раз извинившись за вторжение, он удалился, а я снова заснул и проспал до утра, когда был разбужен обеспокоенным Уолкером.
- Сэр, мистер Холмс не говорил вам, что куда-то собирается поутру?
- Вроде бы нет, а в чём дело?
- Дело в том, что его нигде нет и, похоже, что если он ушёл, то ушёл в одной ночной рубашке, потому что вся его одежда на месте.
- А в библиотеке вы смотрели? – спросил я, потому что подумал, уж не заснул ли Холмс над книжкой или, что тоже было на него похоже, не зачитался ли до рассвета.
- Вот-вот, в библиотеке, - подхватил Уолкер. – В библиотеке-то всё дело. Там всё разворочено, словно по дому прошёл ураган. Сперва я думал, что у нас побывали грабители, но недостаёт только одной книги, а она едва ли может быть признана ценной добычей.
- Уверен, что эта книга – «Глубоководные исследования», - заявил я, улыбаясь, но Уолкер замотал головой.
- Вовсе нет, сэр. Та книга, о которой вы сказали, раскрытая валяется на полу, а исчез геолого-минералогический атлас Сассекса.
- Значит, ваш вор – профессор Раскатов, - сказал я, но это была и последняя легкомысленная шутка. Я забеспокоился. В самом деле, если вчера Холмс решил в одиночку ловить гигантского кальмара, кто знает, что могло ему прийти в голову теперь.
- Уолкер, Холмс личность настолько экстравагантная, что с него станется отправиться в пижаме на прогулку, - сказал я. – Но лучше будет, если я попробую поискать его.

[hoelmes]

Разумеется, я направился прямо в бухту, всё больше и больше терзаясь дурными предчувствиями. Берег был совершенно пуст, как вдруг кое-что бросилось мне в глаза. Это был чертёж направления румба, выполненный на песке в небрежной манере, но обозначение юга буквой S не оставляло сомнений в руке Холмса – он писал эту букву с характерными острыми изгибами. Значит, он всё-таки был здесь. Но где же он теперь? Следы на песке выглядели неотчетливо, прилив размыл их. Я решил подняться на более высокую точку, надеясь увидеть ещё какие-либо следы его пребывания здесь. Этой высокой точкой оказался тот самый камень, на котором привыкла проводить время Ундина. Я потратил несколько минут, взбираясь на него, а, взобравшись, застыл на месте, ибо увидел Холмса.
Мой друг лежал навзничь, неудобно привалившись головой к плоскому камню, поросшему мхом. В руках его был вышеупомянутый геологический атлас, только, выскользнув из раздавшихся пальцев, он как-то неестественно вертикально застрял меж камней. Глаза Холмса были закрыты, дыхание ровное, размеренное. На нём, действительно, оставалась всё та же пижама и всё тот же домашний халат, на ногах – шлёпанцы, один из которых свалился. В общем, вполне уместно, ибо мой друг крепко спал, ни дать ни взять в своей постели.
Я шёпотом выругался, испытывая огромное облегчение, и, присев, потряс его за плечо.
- Холмс, пора вставать.
Он вздрогнул, сел, уронив книгу, и несколько мгновений озирался, не понимая, как видно, как сюда попал. Потом заулыбался.
- Совершенно не заметил, как заснул, Уотсон.
- А в усадьбе между тем переполох, - упрекнул я. – И что вас понесло сюда неодетым?
- Очень увлекательное чтение, - он поднял атлас. – Здесь подробное геологическое описание побережья. Меня так потянуло разобраться на месте, что я просто не смог удержаться. Впрочем, до рассвета я надеялся вернуться.
- И что же, вы теперь пойдёте в таком виде?
- Боюсь, у меня нет выхода, - флегматично пожал он плечами.
Только теперь я заметил, что волосы у него влажные.
- Подождите, Холмс, вы что, лазили в воду? Опять? У вас что, суицидальный настрой?
- Нет-нет, не нужно беспокоиться, - он снял с моего лацкана невидимую пушинку. – На этот раз я был предельно осторожен. Честно говоря, моему вчерашнему легкомыслию нет оправдания. Следовало бы... – он хотел продолжать, но его прервал внезапный приступ кашля.
- Вы уже простудились, - сварливо указал я ему. – Вот ваше плаванье и ночёвки под открытым небом.
- Да ладно вам, Уотсон, - он зажал рот платком, унимая кашель. Приступ был что-то уж очень жестокий. Я забеспокоился.
- Когда вернемся домой, я вас выслушаю стетоскопом.
Возражать Холмс почему-то не стал, он скомкал платок и быстро сунул его в карман.
- Дайте-ка мне сюда ваш платок, - потребовал я.
- Для чего? – он отступил на шаг.
Я не стал увиливать:
- Мне показалось, что у вас кровохарканье.
- И вы немедленно ударились в панику?
- Нет, но это довольно серьёзный симптом. В любом случае, его не следует оставлять без внимания. Давно это у вас?
- С сегодняшнего дня.
- Так я прав?
Холмс кивнул головой.
Нельзя сказать, что меня успокоил его молчаливый ответ. Мы вернулись в усадьбу, и я сразу затащил его в спальню и осмотрел. Результаты осмотра меня несколько озадачили. Температура его оказалась практически нормальной, всё остальное – сердцебиение, самочувствие, если, конечно, он меня не обманывал, видимые слизистые – не внушало никаких мыслей о нездоровье. Но в лёгких я услышал свистящие и клокочущие хрипы, а губы и ногти не оставляли сомнения в кислородной недостаточности.
- На чахотку или пневмонию не очень похоже, - сказал я. – Но, может быть, это из-за того, что в лёгкие попала вода. Ну-с, давайте лечиться.
Я прописал ему кое-какие снадобья, за которыми Уолкер тут же съездил в аптеку, но к вечеру ему стало хуже: кашель душил его, кровохарканье усилилось, он не мог лежать, а только сидел в постели, и на ночь я побоялся оставлять его одного.
Утро началось с визита миссис Бэркли. Уолкер принёс прямо в спальню простую визитную карточку – кусочек неглянцевого картона с именем и фамилией.
- Кого она хочет видеть, меня или мистера Холмса? – спросил я. – Вы ей сказали, что мистер Холмс болен?
- Она об этом знает, доктор. Она сказала, что пришла как раз по поводу его болезни. Только она не одна, с ней молодой человек, её сын.
Холмс, задремавший было, проснулся от нашего разговора, хоть мы и понижали голоса. Он сразу снова закашлялся, но кашель стал много мягче и более влажный, что меня порадовало.
- Уолкер, - откашлявшись, тихо проговорил он. – Я ждал этого визита. И пусть она... они пройдут прямо сюда.
- Слушаюсь, мастер Шерлок, - Уолкер нагнул голову и вышел, а уже через мгновение миссис и мистер Бэркли входили в спальню
На миссис Бэркли было всё то же шерстяное платье, и такое постоянство навело меня на мысль о стеснённых обстоятельствах. Но прежде всего я обратил внимание не на неё. Молодой человек. я дал бы ему лет семнадцать-восемнадцать, причём выражение его лица было бессмысленное, как у младенца, ещё не научившегося фокусировать взор, а рост перемахивал за шесть футов. Учительница вела его за руку, а он тащился за ней, словно гаитянский зомби.
- Это мой сын, - в обычной своей резкой манере сказала она. – Вам повезло позавчера, ему – меньше.
- Пожалуйста, миссис Бэркли, садитесь, - придвинул я ей стул.
Мне аптекарь сказал, что вы посылали вчера за микстурой от кашля, - не поблагодарив и словно бы не заметив стула, продолжала она. – Мой сын тоже кашлял потом. Иногда он выкашливал огромные куски лёгких. Вам, уж конечно, всё рассказали о моём сыне?
- Да, - кивнул Холмс, но больше ничего не добавил.
- Кашель у вас пройдёт, - сказала миссис Бэркли мрачным тоном. – Но вот в сердце вашем уже вода. И она вас погубит, как погубила моего ребёнка.
- Послушайте, - не выдержал я. – Вы учительница, просвещённый человек, так как же вы... - Холмс резко требовательно сжал мне руку, и я умолк.
- Миссис Бэркли, - голос Холмса звучал так мягко и ласково, что его было просто не узнать. – Это несчастье, происшедшее в вашей семье, не имеет никакого отношения к сверхъестественному...
- Вы хотите сказать, что Ундина здесь не при чём, а мой сын прост сошёл с ума из-за своей ущербности или дурной наследственности? – голос миссис Бэркли гневно зазвенел.
«Ах, вот оно что! – подумал я. – Вот что тебя по-настоящему задевает!»
- Нет, я и так тоже не думаю, - покачал головой Холмс. – С нами обоими произошло нечто сходное, но воздействие этого... скажем, агента, было различной интенсивности и продолжительности. Поэтому мне повезло больше. Потом, ваш сын человек очень молодой и довольно хрупкий, тогда как я – здоровый крепкий мужчина в расцвете лет. Это тоже сыграло определённую роль.
- Вы говорите, - уже чуть остывая, проговорила миссис Бэркли, - или слишком много, или слишком мало.
- Просто я ещё не готов ответить на все вопросы.
- Но, если вы хоть что-то... – голос миссис Бэркли задрожал, - если хоть самую капельку понимаете в этом, не жестоко ил с вашей стороны не приподнять хоть край завесы ради несчастной матери, надежда которой ещё живёт, - она заплакала, но продолжала говорить, словно бы не замечая своих слёз. – Вот он, мой сын, несчастный инвалид, безумец. А вот я, его несчастная мать. И я готова встать перед вами на колени, если... – она и в самом деле сделала такую попытку.
- Уотсон! – вскрикнул Холмс почти с ужасом и снова тяжело закашлялся.
- Ну что вы, - забормотал я, поднимая миссис Бэркли. – Это совсем никуда не годится. Не надо... Успокойтесь, пожалуйста, выпейте воды.
Надо отметить, что во время продолжения всей этой сцены сын её стоял полным истуканом, не замечая происходящего, как если бы душа его находилась в недосягаемой дали.
- Я ни за что не посмел бы терзать вас неизвестностью, - заговорил, борясь с кашлем, Холмс, - будь у меня хоть тень надежды. Увы, миссис Бэркли, то, что произошло с вашим сыном, необратимо. Разве что врачи смогут в какой-то мере ему помочь. Но я не врач, миссис Бэркли, я, скорее, любитель ребусов. И я разгадаю этот ребус, но, увы, для многих слишком, слишком поздно... Я ещё и сам хотел спросить кое о чём у вас, но, боюсь, вы сейчас не в состоянии разговаривать на посторонние темы.
Лицо сельской учительницы словно затвердело:
- Если я позволила себе немного распуститься, - произнесла она почти высокомерно, - это ещё не значит, что я вовсе не могу держать себя в руках. О чём вы хотели спросить? Спрашивайте.
- О ваших жильцах Раскатовах.
- Я ненавижу сплетни, - отрезала она.
- Меня не интересуют сплетни, - возразил Холмс. – Я спрашиваю о вещах достоверных и объективных.
- Хорошо, на такие вопросы я, пожалуй, могла бы ответить.
- Они ведь останавливаются у вас не впервые?
- Да, они останавливаются у меня всякий раз, бывая в Гуллскэйпе.
- И который уже год?
- Третий. Как раз с самого того шторма. Я и стала сдавать комнаты, потому что моему мальчику потребовалось дорогостоящее лечение.
- И всё это время они держат лошадей в конюшне Фрая?
- Да, они оба любители прогулок верхом, и Фрай держит для них двух кобыл орловской породы, жеребца, и, по-моему, пони.
- А переговоры с Фраем ведёт сам Раскатов?
- До последнего времени их всегда вёл, действительно, он, но с некоторых пор Диана стала сама ходить к Фраям.
- С каких именно пор, миссис Бэркли?
- Недолго, последние две недели.
- Раскатов не противился этой передаче инициативы?
- Я ничего об этом не знаю.
- Скажите, а миссис Фрай никогда не заходила к Раскатовам?

[hoelmes]

Учительница посмотрела на Холмса с удивлением.
- Странно, что вы спросили об этом. Действительно, примерно дней двадцать назад эта цыганка вдруг явилась ко мне в дом и спросила Дину Раскатов. Но я не понимаю, откуда вы это узнали.
- Это всего лишь вероятное предположение, миссис Бэркли.
- Дело в том, что мы с этой миссис Фрай совсем не в ладах. Она – последний человек, которого я ожидала бы видеть в своём доме. Но она пришла не ко мне, и я промолчала.
- А они разговаривали при вас?
- Господи, нет, конечно!
- Простите мне моё любопытство, но не могли бы вы сказать, из-за чего вы недолюбливаете миссис Фрай?
- Боюсь, что это не совсем рациональное чувство, мистер Холмс. Я... я думаю, что она колдунья. Не смейтесь надо мной, но это так.
- Я даже и не думаю смеяться, - действительно, Холмс оставался совершенно серьёзен. – Но её что, когда-нибудь ловили на колдовстве, или вы это говорите просто потому, что она цыганка?
- Всё не так просто. Она иногда пророчествует – всегда сквозь зубы и всегда плохое. Я слышала, что некоторые из этих предсказаний сбываются. Чаще всего речь идёт о расстроенной помолвке, ссоре в семье, разорении, но от пророчества можно откупиться. Всё это слухи, мистер Холмс. может быть, пустые слухи, но она когда-то сказала мне, что мой сын меня не порадует... – на мгновение мне показалось, что она вот-вот не удержит себя в руках, но нет, она только прерывисто вздохнула.
- Простите, что растревожили вас, - проговорил Холмс, нахмурившись. – Но всё это может оказаться важным в дальнейшем. Вы, разумеется, не знаете, о чём говорили миссис Фрай с миссис Раскатов, но, может быть, припомните, как миссис Раскатов выглядела после этого разговора? Не была ли она взволнована или огорчена?
- Пожалуй, и то, и другое, - немного подумав, кивнула миссис Бэркли. – Она старалась не подавать виду, но была в тот вечер как-то необыкновенно замкнута и задумчива.
- Думаю, не ошибусь, если предположу, что интересоваться лошадьми она начала именно с этого момента?
- Пожалуй, хотя я не понимаю...
- Это ничего, - любезно улыбнулся мой друг. – Это не обязательно, миссис Бэркли. Уотсон, друг мой, не откажите в любезности проводить миссис Бэркли и мистера Бэркли.
Мне показалось, что госпожа учительница несоклько озадачена той безапелляционностью, с которой её выставили, но она, не возражая, проследовала со мной до двери, а мистер Бэркли покорно тащился за ней, как собака на поводке.
Когда я вернулся, Холмс снова пытался справиться с кашлем. На его губах я увидел мелкие сгустки крови.
- Вам не лучше? – безнадёжно спросил я.
- Как это ни странно, намного лучше, - сказал Холмс, ещё раз плотно прижимая ко рту уже и без того сильно окровавленный платок. – Грудь, правда, болит, но дышать гораздо легче.
- Какая быстрая динамика.
- Просто я родился в рубашке. Поверите ли, Уотсон, когда я своими глазами увидел её сына, мне стало очень не по себе при мысли, что я сам мог бы пускать слюни и мычать.
- Но вы заговорили о естественной причине. Ведь это же не просто слова?
- Нет-нет, не пытайте меня, - поднял руку Холмс. – Я слабый больной человек, я не выдержу вашего натиска... Нет, Уотсон, без шуток: я пока что не готов ответить на ваш вопрос. Но, чтобы вы не чувствовали себя отстранённым, давайте вместе сейчас обсудим другой момент – взаимоотношения Раскатовов и Фраев.
- На основании одного визита?
- Иногда и этого достаточно. Тем более, что визит миссис Раскатов привел, видимо, не в лучшее из настроений. Не похоже ли это на испуг?
- Почему же на испуг?
- А вы вспомните репутацию миссис Фрай, о которой мы сейчас услышали. Предсказание несчастий, от которых можно откупиться. Что это, если не портрет типичной шантажистки?
- Шантажистки? Здесь, в деревне? Мне всегда казалось, что это чисто великосветское ремесло.
- Ну почему же. просто расценки другие. А такая семья, как Раскатовы, просто подарок судьбы. И, обратите внимание, после визита миссис Фрай Дина стала сама часто наведываться к Фраям. А я видел, как она выходила оттуда, и миссис Фрай смотрела ей вслед. Причём, выходила она не через парадный ход, если помните, а мимо конюшен.
- Стоп, - припомнил я. – А то, что она проворчала в мой адрес? Я что, по её мнению тоже должен предложить откуп?
- Ну, в конце концов, ласточка вас сбросила? На вашем месте я бы об откупе подумал.
- Да полно вам шутить! Кстати, вам она ничего такого не предсказывала? Я имею в виду ваше утопление.
- Мне? – лицо Холмса вдруг сильно и резко помрачнело. – Мне всё дурное уже давным-давно предсказано, так что цыганкам здесь делать нечего. Даже завзятым шантажисткам.
Меня огорчила внезапная перемена его настроения, и я притих, не зная, что следует говорить. Ясно было, что этот дом навевает на него печаль, к тому же, он упомянул о сходстве ундины с его матерью.
- Я узнаю, кто эта женщина, - сказал я неожиданно для самого себя. – Раз уж на то пошло, просто подойду и спрошу у неё самой.
Поскольку прямой связи моей реплики с предыдущим разговором не было, я вправе был бы ожидать, что Холмс не поймёт меня. Нет, он и на мгновение не задумался, о ком речь.
- Может быть, это и лучший вариант, - задумчиво проговорил он. – Но сам я не могу на это решиться – кажется, с тайной исчезнет что-то очень... необходимое и мне самому, и этому месту вообще. А вы в самом деле сможете вот так просто подойти к ней, снять шляпу, поклониться и сказать: «Разрешите представиться, меня зовут Уотсон, а как ваше имя»?
Я представил себе эту сцену.
- Довольно нелепо, должен признаться. Начать с того, что мне и подойти будет некуда – когда она сидит на камне, стоять перед ней просто не на чем.
Холмс улыбнулся быстрой и мимолётной улыбкой. Его настроение вроде бы чуть улучшилось.
- Сегодня снова чудесная погода, - сказал я. – После завтрака давайте-ка мы с Уолкером перенесём вас в беседку. Вам нужен свежий воздух.
- Я против того, чтобы меня носили, как манекен, - вздёрнул подбородок Холмс. – Я сам дойду. Кстати, как ваша нога, господин носильщик?
- Слава богу, почти прошла. Готов даже снова ездить верхом.
- Это хорошо, что у вас не осталось осадка робости после падения. – серьёзно сказал Холмс. – Иногда так случается, и преодолеть этот страх очень нелегко. А всё-таки, чертовски жаль, что я не осмотрел тогда Ласточку. Может, это и сейчас не поздно сделать, но уж слишком малый шанс на успех.
- Так вы полагаете, - внезапно догадался я, - что несчастный случай могла организовать сама миссис Фрай для подкрепления вескости своих слов, а требование денег ещё поступит?
И снова улыбка скользнула по лицу Холмса:
- На первый взгляд вы кажетесь скромным человеком, - сказал он, - но на поверку я нахожу у вас элементы мании величия. Что ж, если не трудно, отправляйтесь к Фраю, седлайте Ласточку и приезжайте на ней сюда – я посмотрю лошадь, хотя, конечно... – он не договорил, но рукой махнул весьма красноречиво.
- А вы полагаете, Фрай даст мне лошадь?
Холмс удивлённо поднял брови:
- Ведь это моя лошадь. А, понимаю! Это как раз то самое. Страшновато снова взбираться в седло?
- Разве что капельку. Холмс, я ведь вообще неважный наездник. Всё будет в порядке. А сейчас давайте завтракать. И не пытайтесь уклониться от этого процесса.
- Ладно, согласен. А к Фраю я вам дам записку, - решил он.
Было около полудня, когда я заявился к Фраю и, взяв Ласточку, вывел её из ворот, осмотрел упряжь и взобрался верхом. От былого безумия не осталось и следа – подо мной была добрая, дружелюбная скотина.
- Между прочим, неизвестно, кому больше повезло, - назидательно сказал я ей, скармливая кусок сахару. – Вот, если бы ты сломала ногу, хозяин отправил бы тебя на конский бифштекс.
Ласточка виновато переступала тонкими в белых чулках ногами и всем своим видом выражало раскаянье. Я пустил её лёгкой рысью, осмелев, проскакал немного галопом – всё было великолепно, лошадь слушалась. Так, порезвившись немного, я наконец направил Ласточку к усадьбе, где Холмс ждал меня – не в беседке, правда, а в гамаке в саду неподалёку от солнечных часов.
Перед тем, как я подъехал, он, похоже, спал, но стук копыт разбудил его, и он поднял всклокоченную голову:
- Отлично, Уотсон, подъезжайте ближе. Всё в порядке?
- Да, Ласточка послушна, как девочка-школьница в церкви.
Он выбрался из гамака, вооружился увеличительным стеклом и, ласково похлопывая и уговаривая лошадь, занялся очень внимательным осмотром – копыта, подхвостье, уши. Ласточка стояла спокойно. Впрочем, Холмс всегда великолепно умел обращаться с лошадьми.
- А вот это сюрприз, - внезапно сказал он, взяв кобылку за левое ухо. – Может быть, в нём и дело.
Я подо шёл посмотреть и увидел небольшую ранку, покрытую подсохшей корочкой.
- Уши у лошадей очень чувствительны, - сказал Холмс. – Многого не надо, чтобы она понесла. Вероятно, это...

[hoelmes]

- А, мистер Холмс! – заставил нас вздрогнуть голос, раздавшийся совсем рядом. – Отрадно видеть, что вы поправляетесь. Миссис Бэркли сказала, будто вы застудили бронхи, и я страшно расстроился. Однако, вижу, дело не так уж плохо, если вас снова заинтересовали лошади.
- Не так уд плохо, - согласился Холмс, и я вспомнил, что с моего приезда сюда на Ласточке я еще не слышал его кашля.
За профессором вышла из-за кустов Дина, снова тихая и бледная, как в нашу первую встречу. «Уж не с возрастающими ли требованиями шантажистки связан перепад её настроения?» - подумал я.
- С Ласточкой всё в порядке? – спросила она. – Вы так и не знаете, что с ней тогда случилось?
- Нет, - ответил Холмс. – И на месте Уотсона я бы поостерёгся вновь на неё садиться. Но мой друг человек абсолютно бесстрашный
- А я теперь боюсь, - проговорила миссис Раскатов. – Я теперь и воды боюсь. Словно злой рок висит над всем мысом. Уедем отсюда! – вдруг повернулась она к мужу. – Уедем, и всё кончится.
- Дина, это истерика, - спокойно проговорил Раскатов. – Повод выплеснуть дурное настроение. По-моему, с тобой лично пока что ничего плохого не случилось. Захоти мистер Уотсон отсюда уехать, я бы ещё понял его? – и он посмотрел на меня странным испытующим взглядом.
- С какой это стати?! – возмутился я. – Совсем не собираюсь.
- Значит, вы человек полностью здравомыслящий и отвечающий за себя, - заключил профессор. – Ну что ж, тем лучше. Может быть, вы и в бухте отважитесь купаться?
Это уже было похоже на подначивание, и я ответил словами самого Раскатова:
- Почему бы нет? Со мной-то лично пока ничего плохого не случилось.
- А вы обычно хорошо плаваете, мистер Холмс? – спросила Дина.
Холмс внимательно посмотрел на неё:
- Вы как будто подозреваете, - без улыбки проговорил он, - что я притворялся?
- Я подозреваю, что вас могла утянуть под воду Ундина, - сказала миссис Раскатов очень тихо. – И это мнение миссис Бэркли тоже.
- Дорогая, - вмешался Раскатов, - миссис Бэркли – несчастная женщина, выжившая из ума. Не стоит прислушиваться к её полусумасшедшим бредням.
- Мистер Холмс, - словно не слыша его, продолжала Дина. – Я настаиваю на том, чтобы вы объяснили, что с вами произошло, и от чего вы стали тонуть.
«Ни в коем случае нельзя ей говорить, - подумал я. – Она и так до смерти напугана этими мистическими бреднями».
Видимо, Холмс рассудил так же.
- Мне свело судорогой бедро – вот и всё, - сказал он. – Очевидно, это из-за перепада температур между воздухом и водой. Боль страшная, и я захлебнулся. А потом, видимо, немного запаниковал.
- Вот видишь, - обрадовался Раскатов, - всё это пустая болтовня.
- Конечно, - уверенно кивнул Холмс. – Просто здесь подводные ключи, как раз у самого камня. Я думаю, что и другие смерти объясняются так же просто. Вы ведь минеролог, мистер Раскатов? Меня не подводит память?
- Ну да, - кивнул профессор. – А, понимаю. Вы об этих ключах? Ничего удивительного. Эти прибрежные возвышения не так спокойны. У меня даже есть основание предполагать, что подводная жизнь, подземная жизнь земной коры здесь предрасполагает к образованию чего-то вроде гейзеров, но, конечно, узко местного значения, доктор Уотсон, поэтому не смотрите на меня, как на первооткрывателя, говорящего что-то неслыханное, - он рассмеялся. – Для мировой науки километр-другой роли не играют, даже если на них кипят котлы страстей и бушуют катаклизмы. Но, мистер Холмс, я ведь сначала собирался звать вас в среду к ужину. Миссис Бэркли напугала меня вашим плохим самочувствием. И я уж было отказался от затеи, но теперь вижу, что, слава богу, всё не так страшно, и к среде вы, пожалуй, поправитесь.
- А что, - спросил я, - в среду ожидается что-то знаменательное? У вас уж очень торжественный и, вместе с тем, таинственный вид.
- Ладно уж, скажу, - Раскатов нежно и покровительственно притянул к себе Дину. – В среду исполняется ещё один год нашей совместной жизни с миссис Раскатовой. Мы хотим слегка – только чуть-чуть – отпраздновать это событие. А поскольку вы наши ближайшие соседи – я имею в виду, нашего круга – то мы сочли просто необходимым для вас принять в этом участие.
Меня удивила и формулировка «сочли необходимым для вас», и странный способ отсчёта лет семейной жизни, но я списал и то, и другое на плохое знание языка.
Дело было в понедельник, а во вторник профессор Раскатов, как и предполагалось, уехал. Холмс почти оправился от своей странной болезни – остался редкий кашель с чуть рыжеватой мокротой, да ещё при быстрой ходьбе он начинал задыхаться, но и это улучшалось, так что я почти успокоился. Как и следовало ожидать, с утра Джон Уолкер выразил желание побеседовать с «мастером Шерлоком».
- Вы не будете в претензии, сэр, - проговорил он с умеренной кротостью, - если я сочту себя в отпуске до завтрашнего утра? Согласитесь, я не часто пользуюсь такой возможностью.
- Было бы странно, если бы вы пользовались этим часто, - поднял бровь его работодатель. – Около трёхсот пятидесяти дней в году вашу свободу никто не стесняет. Впрочем, как хотите. Лично я без вас обойдусь, так что можете быть свободны до семи часов утра.
- Благодарю вас, мастер Шерлок, - поклонился этот тип.
Я расположился у окна так, чтобы видеть вход во флигель и, спустя примерно пол часа, увидел Уолкера выходящим из дверей при полном параде, сияя пробором.
- А знаете что, Холмс, - не отрываясь от окна, проговорил я. – Я, пожалуй, прогуляюсь до деревни и нанесу визит миссис Бэркли.
Холмс посмотрел на меня удивлённо:
- Зачем?
- А почему бы не предположить, - игриво подмигнул я, желая подшутить, - что я решил воспользоваться удобным случаем и одиночеством миссис Раскатов? Ведь её муж, насколько я понимаю, уехал на весь день?
- Не может быть, чтобы вы говорили серьёзно, - нахмурившись, проговорил Холмс, и мне даже почудился в его тоне некоторый испуг.
- Да что с вами? Конечно, я не претендую на Дину, но почему вас это так тронуло? Просто хочу проследить за одним молодчиком.
- За Уолкером? Вы думаете, что он посещает миссис Бэркли? Откуда такая дикая мысль?
Я совсем было собрался рассказать о ночном разговоре, но вспомнил, что, вообще-то, обещал молчать, а сказал и так уже слишком много, причём догадливому Холмсу, который, по сути, является для любовника Дины хозяином. Поэтому я просто пожал плечами и поспешно вышел. Вопрос же, который меня занимал, был таков: собираются ли любовники провести время в доме миссис Бэркли, а следовательно с её попустительства, или же Дина так же изобретёт предлог для отсутствия, и они уединятся где-то ещё.
Когда я вышел, Уолкер ещё был в пределах видимости, так что я решил не обгонять его. Первые несколько минут это было сложно, потому что мы двигались по открытой местности, но потом вдоль дороги потянулись кусты, и я, как изображающий из себя ищейку, стал прятаться в их тени.

[hoelmes]

А ещё через несколько минут я вдруг увидел, что по кустам я прячусь не один. По другой стороне дорожки так же скрытно, шагов на пять позади меня, двигалась миссис Фрай.
Я заметил её случайно. Она кралась осторожно, куст не шелохнётся, и одета была подходяще: зеленовато-бурое платье, серо-зелёная шаль. Под прикрытием листвы её почти совсем не было видно. «Так, так, - подумал я, - Холмс, похоже, прав. Она, действительно, шантажистка, и шантажистка деятельная».
Уолкер свернул за поворот и, по-видимому, стал спускаться в овраг. Во всяком случае, на следующем отрезке дороги он больше не появился. Я ускорил шаг, чтобы не потерять его, но, когда я сам свернул за этот поворот, я увидел нечто странное, на время отвлекшее мен от Уолкера.
На пологом склоне оврага паслась белая лошадь. Её грива и хвост были совершенно черными, словно обратный вариант холмсова Чёрта. Она не была спутана, на ней не было ни седла, ни сбруи. И никого поблизости. Первым моим побуждением было подозвать миссис Фрай и спросить, что это за лошадь, но, подумав, я решил всё-таки не раскрываться.
Оглядевшись вокруг, я увидел, что Уолкер уже выбрался из оврага по ту его сторону, но утратил своё одиночество. С ним рядом шёл безумный мистер Бэркли. Это меня удивило – насколько я знал, с Бэркли разговаривать просто невозможно, а Уолкер, несомненно, что-то говорил ему, и это идиот кивал.
Подходить к ним ближе было бы небезопасно в смысле рассекречивания соглядатая – за оврагом растительность опять кончалась, но я решил следовать до конца и сам устремился к дому Бэркли, расположение которого представлял себе со слов Раскатова.
К моему удивлению, миссис Фрай «отцепилась» от Уолкера и последовала тоже к ларам и пенатам пожилой учительницы. «Для визита нужен предлог, - по дороге ломал голову я. – Хотя в дом можно и не заходить».
Я выбрал удобный наблюдательный пункт – скамеечка под раскидистой липой у соседнего дома, откуда прекрасно просматривалось учительское крыльцо. Сел и стал нарочито потирать колено – предлог для задержки: мол, что-то нога разболелась.
Уолкер так и не появился, зато к дому подошёл паренёк Бэркли, как всегда сгорбившись, шаркая ногами, весь погруженный в себя. Дина выбежала ему навстречу, явно ожидая, причём ожидая с нетерпением.
- Ну? Ну? – затормошила она юношу. – Он дал тебе? Где? – и так как молодой человек продолжал стоять неподвижно, опустив руки, она сама принялась шарить по его карманам. Наконец, письмо нашлось. Дина пробежала его глазами, её лицо при этом загоралось всё ярче, сложила и быстрым жестом спрятала за корсаж.
- Спасибо тебе, - ласково сказала она парню и быстро клюнула его щёку поцелуем. На обычно невыразительном лице идиота проступило явное удовольствие. Бес толкнул меня, видно, под руку, но мне вдруг страшно захотелось смутить её. Собственно говоря, я не одобряю супружескую измену, даже если один из супругов цветущ и молод, а другой скорее стар. Поэтому я встал со своей скамейки и весело окликнул:
- Миссис Раскатов, Дина!
Молодая женщина вздрогнула и побледнела так сильно, что я даже пожалел о своей проказе. Но она тут же взяла себя в руки и улыбнулась мне самой приветливой улыбкой:
- Доктор Уотсон? Вы к нам? К сожалению, мужа нет дома... Или вы. Может быть, к миссис Бэркли?
- Нет-нет, - возразил я, приближаясь, - я и не собирался заходить. Просто гулял, шёл мимо и остановился отдохнуть. Если бы вы не вышли, так и пошёл бы дальше.
Тут я спохватился, что не уделил никакого внимания присутствовавшему парню. Как бы он ни был болен, не следовало забывать об элементарной вежливости.
- Здравствуйте, мистер Бэркли, - сказал я ему, и он, к моему удивлению, хоть и с некоторым опозданием, но всё же поклонился в ответ.
«Как видно, в отсутствие матери он более самостоятелен», - решил я.
- Как здоровье мистера Холмса? – спросила Дина, но, несмотря на вполне искреннее участие, в её голосе всё же чувствовалось и некоторое нетерпение. Ей нужно было срочно увидеться с Уолкером, и я её задерживал.
- Он почти поправился, - ответил я с любезной улыбкой. – Но я прошу прощения, дорогая Дина, и позволения продолжить прогулку.
- Конечно, конечно, - обрадовалась миссис Раскатов. – Не смею вас больше задерживать.
Приподняв шляпу, я удалился, но затем, отойдя на порядочное расстояние, снова возобновил наблюдение за домом. Положительно, ремесло сыщика уже стало моей второй натурой, даже в отсутствие шефа.
Дина скрылась было в доме, но ненадолго. А когда снова появилась, на ней была очаровательная шляпка из крашеной соломки с вуалью, серо-голубое платье для прогулок, а в руке плетёная сумочка, не чисто декоративная, вмещающая лишь носовой платок, а довольно основательная, куда полезет и зубная щётка, и смена белья.
«Ого-го! – подумал я. – Определённо надо вернуться».
За всеми делами я как-то потерял из виду миссис Фрай, да и теперь, как ни старался, ее не увидел. Тем лучше. Я независимой походкой снова направился к учительскому дому и постучал. Миссис Бэркли открыла мне сама. Я выразил желание немедленно видеть миссис Раскатов по важному делу.
- Она уехала, - в своей обычной резковатой манере сообщила мне учительница. – Здесь в соседнем селе остановилась в гостинице «Корона» её школьная подруга. Она проведёт там ночь и вернётся только завтра.
Я спросил, на чём она поехала. Ответ вызвал во мне невольное уважение к изобретательности влюблённых. Оказывается, управляющий из усадьбы на Чаячьем мысу согласился подвезти её в двуколке, ему зачем-то тоже нужно в село. Это было стопроцентное алиби на случай, если кто-то всё-таки увидит их вместе.
Сочтя свою миссию выполненной, я откланялся и отправился восвояси. Белая лошадь с чёрной гривой повстречалась мне и не обратной дороге. В этом животном, разгуливающем на свободе, к тому же окрашенным столь необычно, мне почудилось даже что-то мистическое. Я попытался подойти поближе – не торопясь кобыла отошла от меня ровно на то же расстояние. Тогда, порывшись в карманах, я разыскал кусок сахара и постарался подманить её, чмокая губами и показывая сахар в протянутой руке. Все мои призывы лошадь проигнорировала, но она не выглядела ни дикой, ни одичавшей, просто не разменивалась на пустяки и знала себе цену. Отчаявшись познакомиться с ней поближе, я махнул рукой и, уже нигде не задерживаясь, направился прямо к дому.
Холмс ждал меня с явным беспокойством – я говорю «явным», но имею в виду, явным для того, кто хорошо знаком с Шерлоком Холмсом. На вид он спокойно лежал в гамаке, свесив одну ногу, которой вальяжно отталкивался, раскачивая гамак, и заново осваивал папиросы – все эти дни кашель мешал ему курить, так что от крепкого трубочного табака моему другу пришлось отказаться.
- То, что у вас появились тайны от меня, ваше личное дело, - начал он без предисловия, - но я только хочу предостеречь: здесь, в сельской местности законы не всегда соблюдаются в полной мере, и некоторые законы люди сами устанавливают для себя.
- Холмс, - я почувствовал, что краснею, - я ничего предосудительного не делал, меня линчевать не за что.
Он словно бы смешался.
- Ну да, конечно, - пробормотал он, отворачиваясь. – Извините меня...
- Погодите-ка, Холмс, - вспомнил я, - не знаете, что за белая лошадь с чёрной гривой? Ходит одна возле оврага, щиплет травку. Я попытался подманить её, но она так величественно держится, что такой плебей, как я, просто лишён шансов.
- А знаете, - Холмс задумчиво сощурился, - я уже прежде слышал об этой лошади. Правда, до сих пор её видели, как правило, во второй половине дня. Вот вам, Уотсон, ещё одна загадка Чаячьего мыса. Фрай, страстный лошадник, пытался как-то заманить её во двор, но тоже безрезуьтатно.
- И ведь она совсем не дикая, - проговорил я, качая головой. – Холмс, я вас умоляю, бросьте курить!
- Мне этого не хватает, - он раздражённо бросил папироску. – Я не привык к лёгкому табаку. Как разбавлены коньяк.
- Дайте лёгким отдых, - сказал я настаивающе. – У вас крепкий, здоровый организм, но вы его искушаете. Рано или поздно вы его сломаете совсем, и тогда вашей работе придёт конец, и вам придётся поселиться на Чаячьем мысу, и Уолкер станет вас возить в кресле-каталке, и даже пчёл вы разводить не сможете, потому что дым из лейки каждый раз будет вызывать у вас жесточайший кашель, так и знайте!
Несколько мгновений Холмс с изумлением смотрел на мою совершенно серьёзную физиономию, а потом действительно зашёлся в кашле, потому что был ещё не здоров и не мог смеяться так сильно.

[hoelmes]

- Какую мрачную картину вы нарисовали, - выговорил он наконец. – Сказать Марте, чтобы подавала ленч?
Около четырёх часов, когда солнце снова раскалило камни на подъездной дорожке до того, что они жгли ступни сквозь подошвы сандалий или туфель, мы отправились к бухте, словно нас потянуло туда магнитом. Вода так и манила искупаться, а мы сидели на песке, избавившись от лишней одежды, благо нас некому было видеть, и только поглядывали на неё и друг на друга, как пара сумасшедших заговорщиков, успевших забыть, о чём они, собственно, сговорились.
- Интересно, - нарушил, наконец, молчание Холмс, - а ванну принимать у нас теперь духу хватит?
- О чём вы? – подозрительно спросил я.
- Да вот, - развил он мысль, щурясь на солнце, - на Ласточку вы всё-таки сели, несмотря на падение...
- Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь лезть в воду?
- А вы предпочитаете заживо изжариться на пляже? В конце концов, мы на отдыхе, погода чудесная... – он встал и похлопал себя ладонями по груди.
Кстати сказать, то впечатление хрупкости и измождённости, которое на первый взгляд производил Холмс в одежде, полностью рассеивалось, когда ему случалось раздеться. Да, он был худ, но при том хорошо сложен и мускулист, и, если все его кости контурировали вполне отчётливо, то, по крайней мере, складывалось представление, что он умеет, при случае, с ними хорошо управляться.
- Идёмте вместе, - предложил он, лукаво поглядывая на меня.
– Но никаких экспериментов, Холмс?
- Жарко, Уотсон, - почти проныл он и двинулся к воде.
Мне ничего не оставалось, как догнать его, а он, зайдя по пояс, вдруг обернулся и обрушил на меня две пригоршни брызг, совсем как расшалившийся мальчишка. я взвизгнул и поскорее плюхнулся в воду, постаравшись, разумеется, хорошенько окатить и его. но Холмс как-то сразу потерял боевой задор. Он улёгся на воду, заложив руки за голову, и раздумчиво проговорил:
- Как же всё-таки выяснит достоверно, что произошло со мной у того камня? Уотсон, я вам предлагаю попробовать...
- Нет! – быстро перебил я.
- Вдвоём, Уотсон, вместе. Ну не побоялись же вы сесть на Ласточку.
- Это другое дело. Непонятно, почему она понесла, но всё равно, там всё было естественно и обычно. Я не хочу подвергаться и подвергать вас опасности совершенно таинственной и непонятной.
- Но ведь она потому и непонятна, что мы не сделали попытки...
- Холмс, - снова перебил я, - вы азартный человек, это общеизвестно, и уж во всяком случае, известно мне. Вы умеете убеждать. Хорошо. Но представьте себе, что мы с вами сейчас поплыли туда, и вы снова увидели ундину, а потом вдруг очнулись на берегу в окружении добрых и сострадательных людей, а я, Джон Хэмиш Уотсон, присутствую рядом с вами, но только несомненно и необратимо мёртв. Или, ещё хуже, я жив, но взгляд мой пуст, и через губу свешивается слюна. Неужели вы не находите, что это слишком дорогая цена за любопытство? Теоретизируйте, мыслите, придите к гипотезе, найдите безопасный способ её проверки, и только потом...
- Что ж, - не сразу заговорил Холмс, - вы тоже умеете убеждать. В общем, вы правы, Уотсон. не волнуйтесь, я больше не сделаю попытки приблизиться к этому камню.
Мы выбрались и воды и лениво разлеглись на песке, слегка прикрывшись сорочками, на случай, если кто-то появится.
- Кстати, я только сейчас подумал, - спохватился я, - странно, что такая чудесная купальня в такой жаркий день пустует.
- Охотников находится всё меньше, - откликнулся Холмс – он лежал на животе, положив лицо на скрещенные руки так, что я видел только темноволосый затылок с непокорной прядью, уже подсохшей на солнце. – В деревенских жителях предрассудки сильны именно из-за их приземлённого благоразумия, совсем как у вас, Уотсон.
- Благодарю покорно, - обиделся я.
- Напрасно расстраиваетесь, - не видя лица Холмса, я всё-таки понял, что он улыбается, - это неплохая черта. Может быть, именно ей я обязан тем, что пока ещё жив и невредим.
- Не знаю, - буркнул я, - будь она мне в самом деле присуща, едва ли я вообще коротко сошёлся бы с вами. Шерлок Холмс и благоразумие – сомнительное соседство.
Он снова засмеялся и снова закашлялся, а, откашлявшись, затих и, кажется, начал дремать. Я перевернулся на спину и закрыл глаза, чтобы солнце не слепило их, но оно всё равно сильно грело сквозь веки, и перед лицом у меня словно бушевало оранжево-жёлтое пламя.
Я проснулся от того, что пламя переместилось под черепную коробку. У меня вырвался невольный стон, когда я попытался пошевелиться, и рядом с таким же стоном заворочался Холмс.
День уже сгорел, солнце краем коснулось земли. И дневная жара ушла. Моя кожа покраснела, до неё было больно дотронуться. Холмс тоже обгорел – я видел, как побагровела его спина, не прикрытая рубашкой, и покраснели икры.
- Уотсон, - сипловато проговорил Холмс, потирая ладонью лоб. – Так можно проспать и собственную смерть. Вы тоже так паршиво себя чувствуете?
- Мы проспали часа три или больше на солнцепёке, - сказал я. – Так что ещё легко отделались. У меня в глазах сплошная зелень, ничего не вижу.
Холмс поднялся, обмотав бёдра рубашкой, как какой-нибудь папуас тростником и, шатаясь, полез в воду. Я понял, что это единственный способ прийти в себя, поэтому в столь же причудливом одеянии побрёл за ним.
Умывшись и вылив пару пригоршней воды на голову, я почувствовал себя лучше, смог оглядеться по сторонам и – обомлел: она сидела на своём камне так же, как всегда, только смотрела не в голубую даль, а прямо на нас – сумасшедших купальщиков в импровизированных набедренных повязках.
- Чёрт! – я бросился к своей одежде. – Холмс, Ундина здесь и она с нас глаз не сводит!
Холмс не был бы Холмсом, если бы поддался панике и опрометью кинулся к штанам. Он повернулся в сторону её камня и, выпрямившись в полный рост, пристально посмотрел прямо в глаза женщине. Солнце зажгло капли воды на его коже, оранжевые точки в зрачках, ореол вокруг мокрых волос. Сейчас и в нём показалось что-то мистическое. Они, честное слово, гармонировали между собой, Ундина и фавн.
Женщина была на этот раз в белой амазонке, как невеста, но от закатного света белый выглядел розовым. Она вдруг поднялась, сделала шаг нам навстречу, остановилась, как бы в нерешительности, но вдруг быстро повернулась и бросилась прочь.
Мне показалось, что Холмс готов устремиться за ней, но он остался неподвижен, по колено в воде, глядя ей вслед. Так прошло довольно много времени. Наконец, он очнулся и медленно пошёл к берегу, размотал рубашку и стал одеваться, - всё это молча.
- А знаете, - сказал я, потому что это молчание уже стало меня тяготить, - головная боль совершено прошла.
- Да не беспокойтесь, - рассеянно откликнулся он, - со мной всё в порядке. Просто пришла в голову одна мысль. Идёмте домой.
- Какая мысль, Холмс?
Он сделала вид, что не слышит.
Ночь я почти не спал – отчаянно болели обожжённые плечи. Холмс, легче переносивший физические лишения, по-моему, таких неудобств не испытывал. Ночью у него было тихо, и только под утро я услышал его кашель – следствие первой затяжки.
Завтрак подавал Уолкер – свежий и жизнерадостный, прекрасно проведший свой выходной. У него был самодовольный вид кота, наевшегося сметаны.
- Отдых пошёл вам на пользу, Уолкер, - заметил я ему не без ехидства.
- Да, сэр, благодарю вас, сэр, - без выражения поклонился он. – Вам там пришло письмо, - добавил он, подавая мне конверт. – Местное, сэр.
Своим постоянным употреблением «сэр» он, бог знает, как ему это удавалось, словно посмеивался надо мной.
Я надорвал конверт – это о казалось напоминание от профессора Раскатова о приглашении. Пробежав его глазами, я перекинул бумагу через стол Холмсу. Он бегло прочитал и по привычке никогда не уничтожать свою корреспонденцию сунул между листов лежавшего неподалёку на столике журнала.
После завтрака мы снова отправились на верховую прогулку, но, как оказалось, к таким нагрузкам Холмс ещё не готов. Норовистый Чёрт был не в настроении, поэтому, проскакав примерно с милю, Холмс буквально задыхался от кашля, и я настоял на прекращении скачек.
Медленным шагом мы возвращались к конюшне Фрая, как вдруг Холмс быстро поднёс палец к губам и сильно натянул поводья, вынуждая Чёрта тут же остановиться. Мы ещё не выехали на открытое место, нас скрывали растущие вдоль всего оврага кусты, а из боковой калитки выглянула миссис Фрай и замахала кому-то рукой. Только тут я заметил то, что, собственно, и заставило Холмса оставаться вне пределов видимости – к ней подбежала, задыхаясь от спешки и волнения, Дина Раскатов.
Фрай что-то тихо сказала ей, а Дина воскликнула в ответ что-то о своих ограниченных возможностях. Слышно было плохо, но я видел, что Холмс весь обратился в слух, и, зная, насколько его уши лучше моих, не сомневался, что до него долетает многое.
Женщины проговорили недолго, лицо Дины при этом красноречиво выражало то мольбу, то отчаянье, смуглое же лицо цыганки оставалось неприступно спокойным. Наконец она просто повернулась спиной и ушла в калитку. Дина сделала жест, словно хотела бы удержать её, но потом покачала головой, опустила подбородок на грудь и, сгорбившись, побрела прочь.
- Похоже, ваша теория оправдывается, - не без горечи сказал я Холмсу. – О чём они говорили? Я почти ничего не слышал.
- Ну разумеется, о деньгах. Фрай сказала, что хотела бы получить свои деньги ещё до вечера, не то ей будет очень трудно избежать огласки. Дина упрашивала её подождать, сетуя на финансовые трудности и, как вы, должно быть, поняли, Фрай ждать отказалась.
- Бедная девушка, - вздохнул я.
- Супружеская неверность – дорогое удовольствие, - ответил на это Холмс необыкновенно сурово. – Но нас это не касается, не так ли, милый Уотсон? наше дело – вернуть лошадей владельцу конюшен. Да! и не забыть срезать в саду несколько прекрасных роз – полагаю, мы просто обязаны будем во время вечернего визита преподнести их хозяйке дома.
- Лишь бы скандал не разразился прямо во время ужина, - опасливо заметил я. – Нет ничего хуже, чем присутствовать непрошенным свидетелем при супружеской сваре.
- Вы правы, - кивнул мой друг и тихонько тронул Чёрта с места.

[hoelmes]

У меня всё-таки осталось впечатление, будто Холмс то ли чего-то недоговаривает, то ли меня самого подозревает в чём-то.
Он добросовестно срезал в саду с розового куста девять пунцовых роз и заявил, что вручит их Дине сам лично. Он переоделся в «приличный» шерстяной костюм оливкового цвета, воткнул в петлицу жёлтую бархотку, повязал коричневый атласный шнурок. С другой стороны, мне он запретил одеться во что-то более парадное, чем летний серый костюм, причём совершенно категорически.
- Я не хочу искушать беса, - сказал он и, видя, что почти оскорбил меня этим, виновато улыбнулся. – Уотсон, дорогой мой, ваши вешние данные – не чета моим. Ну к чему, скажите, дразнить пожилого мужа, тем более в виду скандала.
- Я никого не собираюсь дразнить, Холмс. более того, мне странно слышать от вас...
- Ну не сердитесь, - отчаянным жестом, может быть, чуть наигранным, он придал руки к груди. – Я говорю это не просто так. я, в самом деле, подозреваю, что может что-то случиться.
- На вечере?
- Именно. И, честное слово, дай бог, чтобы для вас всё кончилось благополучно.
- Для меня? Так-таки, именно для меня?
- Именно для вас. ля вас, Джон Генри Уотсон.
- Ради бога, Холмс!
- Всё, - он поднял руку, останавливая моё возмущение. – Ни слова больше. Нам пора идти, не хотелось бы опаздывать.
Недоумевая и бессильно злясь, я двинулся за ним в своём сером летнем костюме, скромном и незаметном, как у мусорщика.
Раскатов встретил нас со всем своим русским радушием. А вот у Дины глаза, как я заметил, хранили следы недавних слёз.
- Прошу прощения, я только что приехал, - профессор развёл руками. – Дела задержали до того, что опоздал на поезд. Бедная моя Дина так волновалась, даже плакала. Глупышка. Вбила себе в голову, что со мной может случиться несчастье.
Разумеется, я ни на миг не поверил в это объяснение. Похоже, скандал, которого мы опасались, уже встал на свои рельсы и отправился в путь. Но Дина улыбнулась мне, улыбнулась Холмсу, приняла розы и, наконец, улыбнулась мужу.
За накрытым столом сидели уже миссис Бэркли и её сын.
- Я прошу меня простить, - снова проговорил Раскатов, - у нас всё будет немного по-русски, так что не судите, если я нарушу какой-то местный обычай. И, кстати, у русских принято пить нашу.
Он наполнил два высоких фужера прозрачной жидкостью, и я догадался, что это русская водка, о которой до сих пор я слышал много, но попробовать не доводилось.
- Это надо пить залпом – сказал Раскатов.
Мне было странно и непривычно присутствовать на празднике по-русски, но я храбро последовал совету и разом опрокинул водку в рот. Она была очень холодной, и в то же время обжигающей и удушливой. Я задохнулся, мне показалось, что желудок у меня поднялся к самому горлу, но в это время Раскатов сунул мне что-то на вилке, я машинально откусил, и мгновенное возмущение внутренностей сменилось очень приятным тёплым покоем.
- Прошу вас, - профессор усадил нас за стол и принялся потчевать с чисто русской настойчивостью.
Первые пол часа меня многое смущало, и больше всего – молчаливое уныние Дины, она вымучивала улыбку и за весь вечер произнесла едва ли пять фраз. Не намного разговорчивее оказалась миссис Бэркли. Зато Раскатов был в ударе. Он завёл сначала разговор о системе государственного образования, потом о своей любимой минералогии, потом о медицине, и я немного поспорил с ним, потом он переключился на Холмса, и они жарко схватились по поводу земельных законов. Причём всё это время мы пили и ели, и я сквозь пелену перед глазами видел, что Холмс сильно побледнел, на щеках его запылали красные пятна, а глаза стали, как у кролика – все в прожилках сосудов, и веки порозовели.
- А вот это мой фирменный коктейль! – вскричал Раскатов, наливая в наши стаканы чего-то интенсивно коричневого. – Выпейте за нас с Диной, джентльмены! За то, чтобы мы никогда не разлучались, до самой смерти! Да, до самой смерти! – высокопарно повторил он, и я увидел, что Дина вся дрожит и вот-вот впадёт в истерику.
- Профессор, - заплетающимся языком попытался проговорить что-то Холмс, - вы не должны... то есть я не имею права вмешиваться... то есть здесь какая-то нечестная игра, я хотел сказать, хотя о мышьяке или цианиде... впрочем, кто его знает!
- Бог с вами, мистер Холмс, - тут я увидел, что Раскатов почти не пьян. – Неужели вы решили, что я собираюсь отравить вас?
- Меня? – Холмс пьяно рассмеялся. – Да что с вами, сэр! Я бы почувствовал мышьяк, даже в вашей горькой настойке. Но о синильной кислоте, я думаю, речь в любом случае не идёт. А разве миссис Фрай не соблаговолила прийти сюда?
- Конечно, нет! Что за странная мысль!
- А вы, - повернулся Холмс к Дине, - тоже находите мою мысль странной?
- Вот что, - Раскатов взял его под руку, - я думаю, нам пора проветриться. Пойдёмте, я покажу вам сад. Миссис Бэркли?
Мы все вылезли из-за стола и в сопровождении учительницы Бэркли потащились в сад, ибо для нашего способа передвижения это определение подходило больше всего. Миссис Бэркли взяла Холмса под руку, и они отправились смотреть какие-то розы. Я видел, что Холмс последовал за ней не очень-то охотно, но она настойчиво потянула его за собой. А я оказался в распоряжении самого Раскатова, и дальше в моей памяти период почти сплошного тумана.
Возможно, что я и сам высказал желание осмотреть пасеку – ульи стояли среди деревьев, ярко раскрашенные, и привлекали внимание. Оказавшись на пасеке, возможно, я и полакомиться мёдом решил самостоятельно. И всё же сейчас, ретроспективно вспоминая тот вечер, я склонен скорее думать, что... Впрочем, не будем забегать вперёд.
Меня вывел из блаженной расслабленности жгучий укол в лицо. Я осознал вдруг, что стою посреди пасеки с крышкой от улья в руках, со всех сторон меня окружает басовитое гудение, а профессор Раскатов куда-то делся. Я отмахнулся рукой от очередного атакующего летуна, но тут же заработал сразу два укуса. Выпитое спиртное подействовало на мою сообразительность и способность ориентироваться самым плачевным образом – вместо того, чтобы бежать, я бестолково закрутился на месте. В меня впился с добрый десяток жал, и я окончательно ошалел от боли. Жужжащий, шевелящийся кокон облепил меня с ног до головы – пчёлы ползали по лицу, забирались в рукава, залепили рот и нос. Я попытался крикнуть, но даже не знаю, получилось ли у меня – в голове шумело, я потерял ориентировку, что-то сдавило грудь и горло. Я понял, что вот-вот потеряю сознание, упаду, и это будет моё последнее в жизни впечатление.

[hoelmes]

А в следующий миг прогремели конские подковы, чьи-то крепкие руки подхватили меня подмышки и дёрнули вверх, ветер, ударивший в лицо, сорвал с меня шевелящуюся маску, и сквозь щелочки, в которые превратились мои глаза, я увидел близко конскую шею, чёрную, как сажа, белую гриву и оливковые бриджи всадника.
Мы промчались до бухты единым духом и врезались в воду со всего размаху, подняв веер брызг. Я соскользнул с лошадиной шеи в не успевшую остыть воду и, наконец, потерял сознание, блаженно избавившись от удушья и адского жжения во всём теле.
Когда я очнулся, я почувствовал мокрый холод, но не от воды – я лежал в постели с влажной повязкой на глазах, совершенно голый, намазанный чем-то, как бутерброд и прикрытый очень лёгкой простынёй до груди.
Я сделал попытку сдвинуть повязку, чтобы хоть что-то разглядеть, но тонкие сильные пальцы остановили мою руку, мягко взяв за запястье.
- Как вы себя чувствуете? – услышал я голос Холмса.
- Трудно сказать. Пока никак, - мой голос звучал слабо.
- У вас сильное отравление пчелиным ядом.
Он немного помолчал и заговорил снова, уже другим, упавшим голосом:
- Это я во всём виноват.
- Полноте, вы спасли мне жизнь.
- Но мог бы и не спасти. А ведь я чувствовал, что Раскатов затевает какую-то каверзу. Но вы! – его голос вдруг окреп. – Как вы могли? Зачем вы вообще потащились на пчельник – разве вы не знаете, что пчёлы очень чувствительны к запаху спиртного?
- Н-нет, я этого не знал, - пробормотал я.
- Но Раскатов не мог этого не знать – он увлекался пасекой, даже сам пересаживал рой.
- Откуда вы знаете? – поднял голову я.
- Лежите, - снова остановил меня Холмс. – У вас больше двадцати укусов.
- Больше двадцати? Я думал, их штук шестьдесят.
- Если бы их было шестьдесят, вы бы вообще вряд ли выжили, - сказал спокойно Холмс. – У вас и так был отёк горла, вы едва дышали. Это было покушение на убийство, Уотсон.
- Не могу поверить! Зачем?
- Да затем же, зачем Отелло придушил Дездемону. Ревность иррациональное чувство.
- Ревность? Ко мне? Ерунда какая! – я почувствовал вдруг охватившую меня слабость. – Так что, он затеял весь этот ужин, чтобы... убить меня? – и, поскольку Холмс не отвечал, я всё-таки сдвинул повязку с глаз.
Мой друг задумчиво смотрел мимо меня. Я заметил, что его губа сильно распухла, вероятно, тоже от укуса пчелы, и ещё две или три ранки на пальцах рук.
- Против него ведь нет ничего существенного, кроме моих... не убеждений даже, а, скорее, впечатлений, - наконец сказал он. – И на помощь позвал именно он. Правда, если бы не Чёрт, помощь я вам едва ли сумел бы, а, главное, едва ли успел бы оказать.
- Как вы только сориентировались? Вы были, по-моему, ещё пьянее, чем я.
Невесёлая улыбка скользнула по лицу Холмса.
- Я хотел, чтобы именно так и казалось.
- Так вы притворялись?
- Ну... Отчасти. Давайте вернём повязку на место, Уотсон? вы получили в веки, по крайней мере, три укуса – лучше пусть примочка действует подольше. Понимаете, я не предполагал, что он решится вовлечь в свой замысел миссис Бэркли.
- Значит, она сознательно утащила вас в сторону?
- Да. Но он просил её отвлечь меня от вас только потому, что «хочет переговорить с вами с глазу на глаз об одном щепетильном предмете». Он это подтверждает. Говорит, что действительно ревновал и собирался уговорить вас оставить его жену в покое, и что на пчельник полезли вы сами, а говорить с вами разумно было нельзя, потому что уж очень вы перебрали.
- В этом он был прав, не возразишь, - пристыжено буркнул я.
- Его «фирменный коктейль» - смесь водки с пивом. Это свалит и быка, - объяснил Холмс. – Мне вообще не следовало оставлять вас, но я, честно говоря, недооценил опасность. Как и миссис Бэркли, я подумал, что он сперва приступит к переговорам. И потом, меня разозлило то, что вы изображаете из себя паиньку. Ведь это ваше письмо перехватила Роза Фрай, и вас она видела у Дины, когда Раскатов уехал. И к вам под окно она пришла в первую же ночь нашего здесь пребывания, хотя вы оба держались, как незнакомцы. Неужели Ласточки было мало, чтобы образумить вас?
Я чувствовал себя ошеломлённым и раздавленным. Ещё никогда в жизни я не попадал в такое чудовищное хитросплетение совпадений и роковых случайностей.
- Так значит, - проговорил я, - когда Дина не смогла заплатить, Фрай всё это рассказала Раскатову? Подождите! А сама Дина? Ах, ну да, конечно... Для неё-то всё складывалось куда как удачно. Но вы упомянули Ласточку? Что, та ранка в ухе... ?
- Ожог. Вы помните, как Раскатов закурил рядом с вами? Он воспользовался тем, что вы отвернулись, взял, да и сунул лошади в ухо зажжённую спичку. Ничего удивительного в том, что она понесла вас, не взвидя света от боли. Но, увы, это тоже практически недоказуемо.
- Мне мешает эта повязка, - сказал я, снова сдвигая её. – С вами нельзя разговаривать, не видя вашего лица – у вас очень бесстрастный голос, я даже не понимаю, сочувствуете ли вы мне или считаете, что я получил поделом?
Холмс возмущённо отшатнулся:
- Уотсон! Я не заслуживаю этих упрёков!
- Да, конечно, вы ведь спасли меня. Даже сами пострадали, - я взял его руку и провёл пальцем по искусанной коже – она была на ощупь сильно теплой, почти горячей. – Вон как вас...
- Уотсон! – снова воскликнул он, отдёргивая руку.
У меня как-то подозрительно защекотало в горле, я почувствовал, что вот-вот влага доберётся до глаз.
- Подождите. Кажется, я сам в чём-то виноват, - проговорил он, усиленно сдвигая брови, как всегда делал в недоумении или замешательстве. - У вас на это другие взгляды? Или вас обижает, что я сразу не поговорил с вами начистоту? Но разве вы хотели этого разговора? У вас ведь был случай... В чём дело, Уотсон?
Слёзы всё-таки добрались до глаз, и я был вынужден закрыть их.
- Просто... всё это ошибка. Любовник Дины – Джон Уолкер, ваш управляющий. В первую ночь она пришла под моё окно, потому что не знала, что Уолкер освободил комнату для меня. Письмо, очевидно, было подписано просто именем «Джон», а в день отъезда Раскатова я сам следил за Уолкером, а Фрай за мной, хотя я думал, что она следит за Уолкером, как и я. теперь я понимаю, что значило её зловещее предсказание. Она сначала собиралась, видно, шантажировать меня, потом поняла, что здесь большой куш не сорвёшь, и переключилась на Дину.
Холмс запустил пальцы в свою отросшую чёлку, сжал и сильно дёрнул:
- Ах, я болван! Уотсон, да ведь Раскатов может теперь... Где Уолкер? – он дёрнул сонетку.
- Вы простите бога ради, что я без доклада, - в дверь просунулась голова Раскатова, - но я так волновался. Вам хоть немного получше, доктор Уотсон?
Это было просто прелестно – сначала организовывать «несчастный случай», а потом спешить справляться о здоровье. К тому же, у Раскатовов это, похоже, давно вошло в привычку. Я почувствовал, что сейчас неприлично расхохочусь, вспомнив, что так, собственно, проходили все визиты Раскатовов к нам. Холмс смочил марлю в небольшом лотке, стоящем у кровати, и снова положил мне на лицо – не столько лечебная, сколько тактическая мера. Во всяком случае, это помогло мне успокоиться и не напороть горячки, а Раскатову помешало разглядеть моё лицо.
- Да, ему лучше, - ответил вместо меня Холмс. – Он пришёл в себя, но ещё очень слаб. Честно говоря, я всё-таки вас виню в происшедшем, господин профессор. Вы были вместе, вы отправились смотреть этот пчельник, и вы прекрасно видели, что мой друг сильно выпил.
- Я не снимаю с себя вины, мистер Холмс, - размеренно и даже чуть высокопарно проговорил Раскатов. – Но я ведь тоже выпил порядочно, вы должны сделать на это скидку, мистер Холмс. И всё произошло так быстро... Но вы, мистер Холмс, вы-то оказались на высоте, вам не в чем себя упрекнуть.
- Разве что в недальновидности, - сказал Холмс. – Надеюсь, это происшествие не слишком подействовало на миссис Раскатов?
- Дина очень испугана, - не сразу ответил профессор, притом с какой-то странной интонацией. – Впрочем, должен признаться, что она человек легкомысленный. Как только стало ясно, что жизнь доктора вне опасности, она повеселела и, кстати, вот, просила передать...
Что-то негромко звякнуло и по комнате распространился ни на что не похожий аромат свежего мёда.
- Доктор Уотсон, - наконец удостоился и я обращения. – Это мёд из того самого улья. Поскорей выздоравливайте. Мне страшно неловко, что всё так вышло.
- Не расстраивайтесь, мистер Раскатов, - проговорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно. - Слава богу, ничего особенно страшного не произошло. Передайте миссис Раскатов мою благодарность за мёд и за внимание ко мне.
- Разумеется, доктор, я передам, - откликнулся профессор, и мне показалось, что голос его слегка переменился от скрываемого чувства, но, впрочем, как человек впечатлительный, я мог себе это вообразить.
Холмс снова позвонил, чтобы Уолкер проводил нашего гостя, и на этот раз управляющий явился.
- Прошу простить за задержку, сэр, - проговорил он чуть задыхающимся голосом. – Там снова бродит эта лошадь, белая с чёрной гривой. Мне пришлось выгонять её из сада.
- Проводите господина Раскатова, - велел Холмс. – Но сами потом вернитесь сюда.
- Да, сэр.

[hoelmes]

Едва за ними закрылась дверь, я снова открыл лицо и увидел, как Холмс укоризненно качает головой.
- Боже мой, до чего же вы скверный актёр, милый Уотсон! Скандал в мои планы не входил, так что извините, если я обошёлся с вами немного вольно.
- Я и не подумал рассердиться. Но, Холмс, что же будет дальше? Оставить всё, как есть? Я даже немного сочувствую рогам пожилого супруга, но что, если он снова попытается убить меня?
- Меня больше умиляет молодая леди, - холодно откликнулся мой друг. – Уверен, она подозревает, что все эти несчастные случаи произошли не сами по себе. Помните, как она воодушевилась после падения Ласточки? Знаете, почему? Потому что почувствовала, что падение как-то спровоцировал её муж, и теперь он не может чувствовать себя полностью правым, совершив покушение на убийство. И после этого она продолжает молчать, хотя видит, что под подозрение попал человек, не причастный к её грехам. Более того, человек, который сам не может отвести от себя подозрение, связанный обещанием. Или я не прав? Вы не давали ей обещания молчать о недоразумении, происшедшем в ночь после нашего приезда?
- А вы, кстати, откуда узнали об этом разговоре и вообще обо всём остальном?
- Да от Бэркли же! Она полностью в курсе. По-моему, она сама немного... неравнодушна к Раскатову. Но не до такой степени, чтобы пойти на убийство, и, когда я представил ей кое-какие свои соображения по поводу лошадей и пчёл, она мне всё рассказала.
- Я, действительно, обещал Дине молчать о том, что она приходила к Уолкеру. Я нарушил слово, рассказав вам об этом, Холмс.
- Мне кажется, у вас было на это полное право.
- Разрешите, мастер Шерлок?
Уолкер. Нахальный, самодовольный – словом, такой, как всегда.
- Да, входите сюда, - Холмс подвинул к нему стул. – Садитесь.
Лицо Уолкера вытянулось. Он, как мне показалось, не ожидал того, что предстоит разговор. А вот о чём предстоит разговор, он, похоже, понял, поэтому и удлинилась его, ставшая серьёзной, физиономия.
- Мистер Уолкер, нанимая вас на эту работу, - заговорил Холмс размеренным голосом, глядя в сторону, - мы оговаривали кое-какие условия. Адюльтер в них не входил. Я не хочу вдаваться в подробности нашего соглашения при докторе...
- Зачем тогда вообще говорить при нём? – перебил Уолкер.
- Потому что самая суть предстоящей беседы его очень даже касается. Вы строите куры замужней женщине, что уже само по себе отвратительно, но получилось так, что доктор Уотсон попал под подозрение вместо вас.
- Чем же я мгу помочь? – Уолкер усмехнулся.
Мне показалось, что Холмс вот-вот вспылит, но нет – он оставался бесстрастным и ровным.
- Что касается прекращения этих ваших отношений, я не стану ничего рекомендовать. Но что касается заблуждения мужа...
- Что касается заблуждения мужа? – вопросительно повторил Уолкер, склонив голову к плечу.
- Его необходимо рассеять.
- Как вы себе это представляете?
Чуть-чуть металла – совсем чуть–чуть – прибавилось в голосе Холмса:
- Я никак себе этого не представляю, - сказал он. – И это даже не моё дело. Включите фантазию. Потому что подвергать жизнь Уотсона опасности я больше не намерен, и, если заблуждение мужа дамы не развеете вы, я это сделаю сам. И не только это – вы меня понимаете?
Уолкер отчётливо побледнел.
- Что вы имеете в виду, мистер Холмс?
«Мистер», - отметил я про себя.
- Нет, не то, что вы подумали. Я не так низок. Я откажу вам в месте, только и всего. Тюрьма вам больше не грозит. Но, открыв Раскатову глаза, я не стану вас защищать. Уверен, из этой дуэли победителем вам не выйти.
- Но если я признаюсь ему, он убьёт меня прямо на месте! – выкрикнул Уолкер. – Вы не знаете, что он за человек!
- Догадываюсь, - сказал Холмс. – Но вы, по крайней мере, предупреждены. А догадался ли кто-то из вас с вашей любовницей предупредить о том же человека, не имевшего понятия об опасности, нависшей над ним? В общем всё, разговор окончен. Я вам даю сегодняшний день либо на обдумывание тактики, либо на сборы – как вам будет угодно. Завтра утром я сам посещу Раскатовов.
- Хорошо, - помолчав, поклонился Уолкер. – Я сделаю так, что профессор всё узнает. Но, мистер Холмс, могу ли я в этом случае рассчитывать на вашу защиту?
- В случае личной опасности? Да, можете.
- Мистер Холмс, - Уолкер облизал пересохшие губы, - я всё равно не оставлю Дины Раскатов. Я люблю эту женщину. Это больше, чем адюльтер, поверьте мне.
Только теперь Холмс перевёл взгляд и посмотрел своему управляющему в глаза:
- Уолкер, мне известна ваша репутация.
- Может быть. Но это – настоящее.
- В таком случае, - сказал Холмс потише, - своё настоящее вы не слишком хорошо начинаете. Впрочем, бог вам судья. Идите. Можете быть свободны до вечера.
Ещё раз поклонившись, на этот раз без слов, Уолкер вышел.
- Тем самым вы взяли на себя ответственность за его безопасность, - прокомментировал я.
На этот раз Холмс взорвался, хотя и довольно тихо:
- Уотсон, я просто человек, мне тесно в нимбе, который вы всё время на меня примеряете. Я не знаю, как оставить довольными и волков, и овец. И я вообще не понимаю, почему вместо того, чтобы отдыхать, я должен расхлёбывать чьи-то любовные истории, чьи-то недоразумения и чьи-то ошибки. Оставьте меня в покое! Оставьте меня, наконец, в покое – я уже почти похоронил вас этой ночью, а теперь я виноват в том, что, видите ли, заставил Уолкера хоть миг побыть человеком чести.
- Да вы успокойтесь, Холмс, - я почувствовал себя неловко, словно иждивенец, прячущийся за чужой спиной.
- А я спокоен! – рявкнул он и зашёлся в кашле, ухватившись за спинку стула, чтобы не упасть.
- Если у них это действительно серьёзно, - проговорил я раздумчиво, - может быть, всё и к лучшему. Ну что Раскатов? Дина молодая красивая женщина, жалко, что она губит свою молодость с этим... отелло.
Всё ещё кашляя, Холмс помотал отрицательно головой и выдавил:
- Не того жалеете. Дина не пропадёт никогда и ни с кем... Простите, Уотсон, я хочу выпить чаю с мёдом, так что покину вас пока.
- Конечно. Вы вообще... Отдохните хоть немного, Холмс.
Он с улыбкой поклонился.
До вечера я то дремал, то читал. Уолкер не появлялся, и еду мне прямо в комнату приносила Марта. Вставать с постели я тоже не торопился. Вроде бы чувствовал себя неплохо, но слабость оставалась, а при попытке подняться кружилась голова. Холмс заходил ко мне дважды – по-моему тоже заспанный. Справлялся, как я себя чувствую, предложил выпить с ним пунша, и мы выпили по стаканчику, потом сказал, что пойдёт прогуляться – на закате, разумеется. Пропал надолго, но, когда я, забеспокоившись, позвал Марту, она сообщила, что «хозяин давно вернулся, сэр, и спит в гамаке в саду».
Кое-как приведя себя в порядок, я решился-таки, наконец, одеться и выйти в сад, где уже царили тихие летние сумерки. Шерлок Холмс, действительно, спал в гамаке, перевесившись через край, почти падая. Я осторожно поправил его и укрыл сброшенным пледом – он глубоко вздохнул, но не проснулся, что было бы немыслимо, спи он в своей кровати. Замечено, что на свежем воздухе чуткость его сна полностью утрачивалась. Оставшись без привычного смога и копоти, он словно бы слегка пьянел. Я присел неподалёку от него на плетёный стульчик, закурил и задумался – снова о судьбе этой странной семьи Раскатовов.
Меня отвлёк от раздумий быстрый топот копыт совсем неподалёку. Вскочив, я вытянул шею: мимо по тропинке, ведущей от Чаячьего мыса к большой дороге на город, промчалась уже знакомая белая лошадь с чёрной гривой. Но не одна - я увидел, на её спине без всякого седла, держась прямо за гриву, мчится какая-то женщина. Разглядеть её на таком расстоянии было совершенно невозможно, я просто понял, что силуэт женский, и только.
- О господи! – воскликнул я невольно. – Холмс!
Мой бедный приятель чуть не выпал из гамака от моего вопля.
- Что? Что случилось?!
- Ох, чёрт! Холмс, извините, - опомнился я. – Я просто только что увидел ту самую таинственную лошадь, но со всадницей.
- Какую лошадь, белую?
- Да-да, ту самую.
- Вот оно что, - сказал Холмс, задумчиво выбираясь из гамака. – Это многое объясняет. Знаете, что я думаю?
- А что вы думаете?
- Это – лошадь ундины, и видели вы её.
Я задумался над его словами:
- Что ж, это может быть. Тогда понятно, почему она здесь никому не знакома – она из города. Мы с вами, когда говорили о долгих концах туда и обратно, лошадь-то ведь не имели в виду. А верхом двенадцать миль – не расстояние.
- Завтра же, - решительно сказал Холмс, - я всё-таки подойду к ней и заговорю. Эта загадочность, возможно, добавляет ей шарма, но держит в напряжении всё население деревни. Становится холодно, Уотсон, - он зябко вздрогнул, - пойдёмте домой, пожалуй, а?

[hoelmes]

Наутро меня разбудил Холмс, войдя в мою комнату:
- Уотсон, вы проснулись? Только что пришёл Уолкер. Он сказал, что выполнил мою просьбу и дал Раскатову знать, кто в действительности его соперник.
- Каким образом? Вряд ли просто пошёл к нему и... Неужели взвалил этот груз на Дину?
- Нет, - Холмс покачал головой. – Он не такой мерзавец, и не такой дурак. Он привлёк к делу осведомительства миссис Бэркли. В сущности, даже такое окончание дела лучше, чем выполнять всё возрастающие требования шантажистки. Так что я ещё, может быть, совершил благодеяние, заставив его выдать себя.
- Где он теперь?
Холмс засмеялся:
- Отправился к Фраям. Я позволил ему покататься на Ласточке. Полагаю, для Розы этот визит может кончиться не лучшим образом.
- Ничего, - мстительно сказал я, - поделом. Но, Холмс, ведь мы никоим образом не можем считать историю законченной?
- Да, она только начинается. Раскатов должен сделать ответный ход.
- Вы так спокойно об этом говорите?
- Уотсон, - Холмс пристально посмотрел мне в глаза. – Не кажется ли вам, что я вообще в большинстве случаев говорю спокойно? Это не означает безмятежности в моей душе. А что касается Раскатова... Как говорит Лестрейд, наша первейшая задача – профилактика преступлений. Завтра я отошлю этого ловеласа в Лондон к брату. Я обещал не увольнять его и не уволю, но до конца лета ему, думаю, следует заняться чем-нибудь полезным вдали от Сассекса. Что вы молчите?
- Не знаю, - я пожал плечами. – Есть в этом какой-то элемент нечестной игры, Холмс.
- Здесь вообще нет никакой игры, - тяжело вздохнув, сдержанно объяснил мой друг, а я видел, что сдерживаться ему нелегко. – Здесь есть потенциальный убийца, которого на основе имеющихся улик к суду не привлечёшь. Понимаете вы это? И есть потенциальная жертва – Джон Уолкер. А ещё вчера это был Джон Уотсон. Неужели после всего этого вы склонны недооценивать опасность?
- Если он и Дина любят друг друга... - начал я.
- Да не могут любить покойники! – заорал на меня Холмс, и не его скулах расцвели красные пятна. – Ну нельзя же быть таким легкомысленным! Будь сегодня дилижанс, Уолкер бы уехал сегодня, сейчас! А вы знаете, куда я сейчас пойду? Нет? Я пойду к Раскатову и стану запугивать его! Потому что любое сомнение даст нам время, которое нам нужно! А спросите, удастся ли мне поколебать его своими запугиваниями в целом? Дани за что! Он понимает, что юридически ему инкриминировать нечего. А мораль у него - своя! Мораль рогатого мужа!
- Не кричите, - попросил я, слегка смятённый его натиском. – Вам для лёгких вредно, опять будете кашлять. Если так, почему же вы позволили Уолкеру идти к Фраям – вдруг они там встретятся?
- В этом смысле я ему ничего ни позволить, ни запретить не могу, - остывая, выдохнул Холмс. – Я предупредил его, и он, кажется, отнёсся к моему предупреждению серьёзно, так что и Дины, и её супруга будет избегать.
- Ну хорошо, - я потянулся за своей одеждой. – Давайте завтракать. А потом, если вы и в самом деле пойдёте к Раскатовам, возьмите меня с собой.
- Нет, - наотрез отказался Холмс. – Такие разговоры при свидетелях не ведут. А уединись мы, вам останется Дина, что создаст очередное прецедент, и пошло-поехало. А я и так до смерти устал от всех этих мелодрам с элементами трагедии.
Словом, после завтрака для переговоров и «запугивания» профессора он отправился один, а я решил пройтись до оврага размяться, а заодно, быть может, заскочить к Фраям – я всегда был охоч до сплетен и скандалов, хотя признаться в этом кому-нибудь ещё решительно отказался бы.
У Фраев, однако, всё было тихо: хозяин дома чистил во дворе одного из раскатовских орловцев, а рядом на солнцепёке блаженно жмурилась Зверюга.
Я подозвал собачонку и угостил её предусмотрительно захваченным с собой сахаром, а у Фрая спросил, не видел ли он Уолкера.
- Как не видеть, - степенно откликнулся конюший. – Они отправились кататься минут сорок назад и еще не возвращались.
- Они? Кто это они?
- Вот то-то и оно, кто, - таинственно откликнулся Фрай.
- Полно вам, не томите.
- Да управляющий мистера Холмса и молодая госпожа Раскатова – вот кто. Они поехали через овраг к морю.
- Уолкер и Дина? – переспросил я, огорошенный. – Да что они, с ума сошли, что ли? Ведь это открытый вызов! Фрай, - сказал я, - мне сейчас же нужна Ласточка. Можете вы её приготовить?
Мне тотчас же передались все опасения Холмса, и даже с лихвой. Я почувствовал нервную дрожь, и, едва Фрай подвёл ко мне осёдланную лошадь, вскочил в седло, не медля ни минуты.
- Туда, говорите, они поехали?
- Туда, туда, - в голосе Фрая тоже послышалась тревога – как видно, паника – болезнь заразная.
Я стукнул кобылу каблуками, и мы понеслись. Сам не знаю, чего я боялся – просто было такое чувство, что мой поезд вот-вот отойдёт, а я безбожно опаздываю. Мы единым духом проскочили овраг, продрались через кусты ежевики, оставив на колючках кусочки не только одежды, но и собственной кожи, вскачь поднялись на холм, и я, спешившись, хотел было подняться туда, откуда с россыпи камней открывался вид на бухту, как вдруг мне ударил по ушам высокий женский визг.
Я побежал. Дина Раскатов в одном купальном костюме, стиснув щёки руками, заходилась в пронзительном сверлящем визге, а в воде, у того самого рокового валуна, шла борьба. Вода пенилась, взлетали брызги, в ней, как в воронке, кружились спутанные тела, одно из которых, видимо, принадлежало Уолкеру, а второе – кому-то ещё.
Я с размаху ударил Дину по щеке и затряс за плечи.
- Что? Что там?
- Там! – завопила Дина, вот-вот готовая вновь сорваться на визг, - Джона что-то схватило и топит! Что-то ужасное! Не человек! Чудовище!
Не слушая дальнейших истерических криков, я сбросил пиджак и ботинки и бросился в воду. Стремительным дежа-вю пронеслось перед глазами бледное запрокинутое лицо, мокрые волосы, синева помертвевших губ. Я плыл саженцем – самый быстрый для меня стиль, но, увы, я сам был ещё очень и очень не в форме: воздуха не хватало, грудь сжималась всё больней, горло драло, как наждачной бумагой. «Господи, - промелькнуло у меня, - да ведь я сейчас потеряю сознание». А в следующий миг я увидел то, чего так испугалась Дина: бледное раздутое тело, похожее на человеческое, но неестественно зелёного цвета, выпученные водянистые глаза, кожистое чёрное рыло, ноги, сросшиеся в хвостовой плавник. В лапах чудовище держало уже обвисшее и переставшее сопротивляться тело Уолкера. Но тут оно выпустило его и протянуло свои невыносимо отвратительные длинные пальцы ко мне. Его прикосновение оказалось тёплым, что только усиливало во мне чувство брезгливости. Из последних сил – а у меня уже вертелись перед глазами радужные круги – я рванулся. В горло словно впилось разбитое стекло, я закашлялся, хлебнул воду и полетел, бешено вращаясь, в такую глубину, которой просто не могло быть в этой мелкой прибрежной бухте.
Первое моё ощущение реальности – чувство удушья – навалилось, сводя с ума. Жажда глотка воздуха была невыносимой. И, когда я всё-таки смог вздохнуть, режущая боль в лёгких чуть снова не унесла меня в небытие. Я кашлял, и вода била из меня фонтаном, как из кита. Горло драло, желудок решил принять посильное участие в этой оргии, так что я только через несколько минут сознания смог отвлечься от собственной физиологии и, по крайней мере, сообразить, где и с кем я нахожусь.
Меня поддерживал Шерлок Холмс, из чего я сделал заключение, что времени прошло много – ведь на берегу его не было. Дина тихо плакала на груди своего мужа. Лицо профессора было бледным, но непроницаемым. В стороне лежал на песке Джон Уолкер. Мёртвый.
- Холмс, - прохрипел я, - я...
- Не пытайтесь говорить, - тут же перебил он. – Только дышите. Больше от вас ничего не требуется. Дышите глубже, полной грудью и как можно чаще.
Мне, как врачу, последняя рекомендация показалась несколько странной. Но я увидел лицо Холмса и ужаснулся. Оно было... просто убитым. Серое, покрытое каким-то пепельным налётом, глаза, расширенные чуть ли не ужасом, не тёмные, как обыкновенно, а почти голубые.
- Холмс, вы...
Но он снова остановил меня:
- Нет-нет, только дышите. Вы ещё в опасности, милый мой друг. Пожалуйста, слушайтесь меня – я знаю, о чём говорю. Дышите глубже и чаще, пожалуйста.
Отцепив от себя Дину, подошёл Раскатов.
- Мне очень жаль, - услышал я. – Вам не везёт, доктор.
- Как посмотреть, - ответил я, косясь на труп Уолкера. – Ему повезло куда меньше.
- Что за проклятье над этой бухтой! - в сердцах воскликнул он, и только теперь, а не раньше, я вспомнил всё: бледную отвратительно тёплую кожу, плавник вместо ног, кожистое рыло, зелень, похожую на мох, выпученные глаза. Меня сотрясла крупная дрожь.
- Холмс! – я схватил его за руки. – Я видел! Там, в воде, ч-чудовище, - я начал заикаться, как со мной случалось при волнении. – Оно с-схватило Уолкера, я с-сам в-видел, к-как это п-произошло...
- Тихо-тихо- тихо, - Холмс высвободил руки и, взяв за плечи, легонько качнул меня туда и сюда, словно баюкая. – Не надо сейчас об этом. Вы только дышите, - он повторял это, как заклинание – даже Раскатов посмотрел на него удивлённо. «Почему, собственно, - подумал я, - каждый сразу начинает считать, будто Холмса ничем не возможно выбить из колеи? Вот сейчас он явно до смерти напуган, но и такое естественное чувство удивляет».
Дина Раскатов осторожно, муравьиными шажками приблизилась к нам. Вот на ком уж точно лица не было, так это на ней. И слёзы не приносили ей облегчения – она плакала, а лицо оставалось застывшим и равнодушным.
- Вы можете говорить? – спросил её Холмс – сам он стоял на коленях, по-прежнему поддерживая меня, и поэтому смотрел на неё снизу вверх.
- Да, - она вроде бы произнесла эту фразу из одного слова, но голоса я не услышал – что-то просто скрипнуло или треснуло.
- Как это произошло? Вы были вместе?
- Да. Я поехала кататься и встретила Джона... Уолкера.
- Фрай сказал, что вы пришли к нему вместе, - резковато перебил Раскатов.
Дина никак не реагировала на это замечание, Холмс тоже.
- Продолжайте, - мягко попросил он.
-

[hoelmes]

- Мы поехали вместе, потому что он хотел поговорить о чём-то, - продолжала Дина. – Но он так и не начал разговора. Мне показалось, что он просто не знает, как начать, но я чувствовала, что это что-то важное, поэтому я ждала молча. Мы ехали и ехали, пока не оказались вот здесь, на берегу. На мне был купальный костюм, я собиралась освежиться. Джон... Уолкер сказал, что ни в коем случае не станет мне мешать, но если я не возражаю, подождёт меня и проводит. Он отправился вон туда, за камень, а я стала раздеваться, как вдруг он вернулся. Я... я сначала даже рассердилась на него за такую беспардонность, но он был очень встревожен. Он указал мне на камень и сказал, будто видит возле него в воде что-то непонятное, и чтобы я не заходила в воду, пока он не посмотрит, что это. Я посмотрела туда, куда он показывал и мне тоже показалось... – она замолчала и как-то странно, затравленно посмотрела на мужа.
- Что вам показалось?
- Вы ведь знаете, в каком странном пиджаке ходит сын миссис Бэркли?
Я вспомнил обвисший удлинённый пиджак грязно-зелёного цвета – бедняга действительно или предпочитал его всем остальным или просто не имел другого.
- Нам обоим показалось, будто он утонул там, и его пиджак плавает на поверхности. То есть, что это он в пиджаке, - у Дины снова сильно задрожал подбородок, но она справилась с собой и продолжала:
- Джон... Уолкер, он прекрасно плавает. Он быстро снял с себя верхнюю одежду и поплыл. Он был уже у самого камня, когда его схватило какое-то существо.
- Почему вы решили, что оно его схватило? – спросил ровным голосом Холмс.
- Я сама это видела.
- Вы?! – на лице моего друга отразилось сильнейшее волнение. – Вы видели?!
- Да.
- Что? Что именно вы видели?
Я подумал, что мой рассказ о водяном чудовище его совсем не тронул, а вот слова Дины чуть ли не шокировали.
- Я не разглядела, - сказала Дина. – Ясно видела только руку. вполне человеческая рука.
- Раз так, это мог быть и человек.
- Не мог. Оно было под водой и схватило Джона из-под воды.
- Извините, мистер Холмс, - вмешался Раскатов. – Но я вынужден на прекращении этого... этого допроса.
- Помилуйте, какой допрос? – Холмс поднял брови.
- Простите ещё раз, но она испытала тяжёлое потрясение, и разговоры на эту тему... Мы должны сейчас вернуться домой. Идём, дорогая.
- Нет! – Дина вдруг отпрянула от него, чуть не вывихнув руку, за которую он её взял.
Лицо Раскатова перекосилось от горестного выражения жалости и душевной боли.
- Я люблю тебя, милая, - проникновенно сказал он, стараясь заглянуть ей в глаза. – Ты ни в чём не виновата. Пойдём, умоляю. Тебе нужно прийти в себя.
Только после этого она робко подала ему руку и позволила увести себя.
- Как вы здесь оказались? – спросил я Холмса, когда они удалились за пределы слышимости. – Вы же пошли к нему. Вы его видели? – мне было больно говорить – и горло и грудь саднило, словно я надышался нестерпимо горячим паром.
- Я идиот и болван! – взвыл Холмс, исступлённо дёргая себя за волосы. – Кретин! Ведь это я убил его и чуть не убил вас! Меня повесить мало!
- Да почему?! – тоже закричал я и тут же закашлялся.
- Хватит! – уже испуганно прикрикнул на меня Холмс. – Я вам велел старательно дышать, а не заниматься следствием на месте. Нам здесь придётся побыть ещё какое-то время, потому что Фрай отправился за полицией, и скоро сюда явится кто-то из представителей властей. Нет, но кто мог подумать, что этот малый будет так безрассуден! После моего предупреждения открыто встретиться с любовницей, дразжнить гусей у всех на виду! Безумец! Безумец! – он тихо застонал, мотая головой.
- Подождите! Вы думаете, Раскатов причастен к его смерти?
- Я не застал его дома, - сказал Холмс, чуть успокоившись. – Миссис Бэркли прорычала мне в своей любимой манере, что просьбу Уолкера она выполнила, и Раскатову всё, о чём он говорил, передала. Я спросил, где он сам, в таком случае, и она мне сказала, что Дина поехала кататься, а Раскатов, как только узнал об их связи с Уолкером, вскричал: «Лакей! Лакей!» - и бросился куда-то бежать.
- Куда-то?
- К Фраю, без сомнения. Там он узнал, что они отправились вместе. Я, понятно, тоже последовал за ним. Хорошенькая получилась кавалькада. Но, когда я прискакал сюда, Раскатова ещё не было, а были вы, барахтающийся в воде из последних сил, и Дина, вопящая во всю силу лёгких совершенно без толку. Я не успел спешиться, как вы ушли под воду совсем. Я должен был зафиксировать взглядом эту точку на поверхности воды, чтобы не потерять вас, поэтому не знаю, что происходило у камня, и когда именно появился Раскатов. Когда я нырнул, мне попался под руку предмет, показавшийся мне человеческой рукой. Я подумал, что это вы, но, слава богу, сначала взглянул в лицо. Это был Уолкер, причём мёртвый – глаза открыты, язык вывален, как у удавленника. Я его бросил - не знаю, что я делал бы, будь он жив – и снова нырнул. На этот раз мне удалось нащупать ваши волосы – как это мило, что вы носите удлинённую причёску. Уотсон – я ухватил их и быстро поплыл к берегу. Вот тогда я и увидел Раскатова. Он крикнул мне, что готов поплыть за вторым. Я сказал: «Не надо, он мёртвый», но Раскатов всё равно полез за ним в воду и вытащил на берег. Тут я снова не смотрел на них, потому что был занят вами. Вы, к счастью, быстро захлебнулись.
- К счастью? – изумлённо перебил я.
- Ах, да, - Холмс улыбнулся мне одними глазами. Это дико звучит, но вы потом поймёте, что я имел в виду. Так вот, когда вы стали дышать, я снова посмотрел на Раскатовов и увидел, что они уже одеты, а Дина плачет. С этого момента вы, можно сказать, присутствовали.
Я молчал. Что-то в его рассказе оставалось странным и несуразным. Он понял это и внимательно посмотрел на меня:
- Что?
- Почему у Уолкера был вывален язык? Это не характерно для утопленников.
- Потому что он не утонул, а был задушен – на его шее явственные отпечатки пальцев, мне их отсюда видно.
- Но это могут быть те пятна, о которых мы уже слышали неоднократно, помните?
- Да, вся эта история дьявольски запутана. И то, что Раскатов вытащил тело, ещё осложняет мои поиски.
- Почему? – не понял я.
- Потому что после того, как он вылез, его волосы были мокрые, и теперь никто не узнает, были ли они мокрыми, когда он только появился на берегу... Так, а вот и полиция.
К нам спускался с холма полицейский сержант в форме. Почему-то в сельской местности они всегда крупные и русоволосые.
- Что здесь случилось? – крикнул он издалека.
- Только не рассказывайте ему про ваше чудовище, если не хотите кончить жизнь в Бедламе, - быстро предупредил Холмс и закричал в ответ. – Похоже на убийство, сержант.
В моём изложении дело выглядело так: я услышал крик женщины, подбежал к берегу и увидел, что у камня как будто идёт драка в воде. Бросился на помощь, но, как видно, не рассчитал свои силы, хлебнул воды и начал тонуть. Мистер Холмс и мистер Раскатов подоспели слишком поздно, чтобы стать свидетелями драки или помочь бедняге, чей труп сержант видит перед собой, но зато им удалось спасти меня.
- Вы, кажется, - остро посмотрев на Холмса, подозрительно спросил сержант, - сами недавно тонули в этом самом месте?
- Да, - спокойно согласился Холмс, но больше ничего не добавил.
Прибывшая телега увезла труп в город на вскрытие, а мы, наконец, получили возможность вернуться домой, чтобы, как это стало для нас в последнее время уже привычным, «зализать раны».
- Я всё-таки пока ещё мало что понимаю, - проговорил я, по настоянию Холмса укладываясь в постель. – Да и вы что-то скрываете.
- А вы подождите, - остановил Холмс. – Сначала я вас поспрашиваю. Вы можете вспомнить, что вы видели и как начали тонуть?
- С берега я, действительно, мало что увидел. Просто, как дрались. Я сказал сержанту правду. А потом, когда я поплыл... Знаете, Холмс, я как-то смутно всё видел, потому что вдруг плохо себя почувствовал.
- Ну-ну, - насторожился Холмс, - как именно плохо?
- Не знаю, сложно объяснить. Голова... Нет, сначала вдруг мне не стало хватать воздуха. Да, именно. Грудь сдавило, как обручем, и запершило в горле.
- Похоже, вы еще и сейчас испытываете жжение в груди?
- Но это естественно – в дыхательные пути попала солёная вода.
- Да, но когда вы плыли и испытывали удушье, вы ведь ещё не глотали воду? А вспомните, что рассказывала Бэркли: у её сына после того, как он тонул, был сильный кашель. И у меня, если вы ещё не забыли, тоже.
- Вы тонули за сутки до того, как у вас начался кашель, - напомнил я.
- А, ну да... – Холмс, кажется, смутился. – Собственно, в груди у меня болело, это и навело... Видите ли, Уотсон, той ночью, когда я... Ну, когда я засиделся в библиотеке, я, собственно, хотел проверить одну мою догадку и, боюсь, не слишком берёгся, так что, видимо, добавил. А догадка состояла в том, что...

[hoelmes]

Он не успел договорить, нас прервал визит учительницы Бэркли.
- Ради бога, - проговорила она всё так же отрывисто, как обыкновенно, - вы должны простить меня, мистер Холмс, но дело в том, что я нигде не могу найти моего сына. Он добрый, понимаете, им часто пользуются. Им, как я узнала, пользовались даже эти... прелюбодеи. А с утра он ушёл, и его нигде нет.
- Прошу прощения, если вопрос покажется вам неуместным. – нахмурился Холмс, - но я хотел бы знать, на нём был тот пиджак, в кт ором он приходил сюда с вами?
- Да, он любит именно этот пиджак.
- Ясно... Вы напрасно беспокоитесь, миссис Бэркли. Возможно, ваш сын просто гуляет где-нибудь, ну, ушёл далеко... Я поищу его.
Он, уговаривая и утешая, проводил учительницу до дверей, но, когда вернулся, его лицо было тёмным, словно присыпанным угольной пылью.
- Уотсон, я должен идти. Боюсь, дело серьёзное, и мы напрасно не обратили внимания на слова Дины про пиджак.
- Так вы думаете... – я не договорил.
- Мы почему-то сразу сочли, что пиджак просто приманка.
- Потому что знали, что агрессия Раскатова должна быть направлена против Уолкера. Бэркли - не действующее лицо в драме.
- А почему на пиджак не обратил внимания сам Раскатов? Опрометчивость?
- Холмс, я пойду с вами, - я встал и потянулся к одежде.
- Но, Уотсон... Ваше состояние...
- Всё нормально с моим состоянием. Подумаешь, в горле першит.
- Ладно, - махнул он рукой, - вас не переспоришь. Идёмте, только не вздумайте лезть в воду. Для вас сейчас это особенно опасно.
- Но вы не объяснили...
- И не стану, - перебил он. – На это сейчас нет времени.
Мы выскочили из дома почти бегом. И тут же остановились – миссис Бэркли никуда не ушла. Она стояла, внешне спокойная и бледная.
- Вот что я подумала, - проговорила она так, словно её разговор с Холмсом и не прерывался. – Он ведь в самом деле носил его записки. Мне кажется, мой бедный мальчик влюблён в Дину Раскатов, и это могло быть видно не только мне. Он, правда, разучился проявлять любовь после того, как он... как его... – и она вдруг заплакала.
Холмс, испытывающий какой-то почтительный ужас перед женскими слезами, беспомощно обернулся ко мне.
- Пойдёмте, - я обнял её за плечи. – Мы подождём возвращения мистера Холмса в доме. Надеюсь, он принесёт хорошие вести, - мой голос звучал необыкновенно фальшиво.
Холмс с облегчением кивнул и побежал в сторону бухты – так, словно его спешка могла кого-нибудь спасти.
Он вернулся через пол часа с непроницаемым лицом и пустыми глазами.
- Что миссис Бэркли? - ничего не говоря, спросил он.
- Я сделал ей укол морфия. Мне кажется, она уже, когда пришла к нам, знала, что с сыном случилась беда.
- Да, материнское сердце вещь иррациональная, - бесцветным голосом согласился Холмс.
- Так значит, это правда?
- Да. Там теперь сержант и ещё люди... Уотсон, я так страшно устал и опустошён, - пожаловался он неожиданно. – Тело нашарили на дне такой длинной палкой. Я распорядился, чтобы к камню никто не подплывал.
- А если, скажем, на лодке?
- На лодке особенно.
- Но почему?
- Потому что бухта действительно проклята. А ещё хуже то, что порой пособником дьявола становится человек или, что ещё хуже, дьявол становится пособником человека.
Он не захотел говорить яснее и, действительно, выглядел совершенно измученным. Похоже, смерть идиота Бэркли он тоже успел записать на свой счёт, и чувство вины совершенно сломило его, хотя в чём, собственно, он видит свою вину, я не понимал.
Однако, на закате он воспрял духом. Пребывая до той поры в прострации, он поднялся с кресла и, неожиданно хлопнув меня по плечу, заявил:
- Даже разбитая армия не смеет бросать оружия до полной гибели. Вы как себя чувствуете, Уотсон?
- Хорошо, - немного растерянно откликнулся я.
- Ну, я же говорил, что вы вовремя захлебнулись, - уже почти весело сказал он. – Тогда идёмте.
- Куда?
- Дышать воздухом.
- В бухту?
- Остаётся надежда, что наш убийца человек нехладнокровный. Как знать, может быть, внезапная атака принесёт свои плоды. Но к ней нам нужно подготовиться. Вы совершенно правы, Уотсон, в бухту.
Странно, но пока мы шли, меня, не переставая, занимал вопрос, будет ли и на этот раз Ундина на своём камне. Хотя, почему это, собственно, должно было волновать, я сам не понимал.
Она была там. Полицейские со своими измерительными лентами и официальными вопросами уже ушли, и некому было потревожить её обычный и загадочный покой.
Холмс на мгновение задержался на ней взглядом, но не более того. а меня почему-то задела сегодня её безмятежность: у неё на глазах могли гибнуть люди, происходить жуткие трагедии, ломаться судьбы, а она продолжала смотреть в никуда и лицо её оставалось спокойным, как будто сделанным из папье-маше.
Я задумался и не обратил внимания, чем занят Холмс. а он поднялся на наиболее высокий валун, огляделся и полез куда-то, где особенно непроходимо разрослись над обрывом колючие кусты. Я окликнул его, но не удостоился ответа, поэтому, помедлив несколько мгновений, стал карабкаться следом.
Как раз в этот миг солнце скрылось за линией горизонта, сразу сильно потемнело – я уже успел заметить, что здесь, у моря, день сменяется ночью стремительно. Очевидно, это из-за того, что вместе с солнцем исчезает его отражение в воде, и все закатные блики угасают разом. Я увидел краем глаза, что Ундина поднялась со своего камня и стала уходить.
И вот, едва оторвав от неё взгляд, я повернулся к кустам, из них высунулась та самая рожа, которая чуть не утянула меня на дно – бледная кожа, чёрное отвратительное рыло, выпученные глаза. Я отшатнулся, сердце бешено заколотилось в груди, я отступил назад и чуть не упал, споткнувшись. Холмс подхватил меня под руку, одновременно другой рукой стаскивая с лица «рыло» и выпуклые мутные очки для подводного плавания.
- Я не хотел вас напугать, Уотсон.
Несколько мгновений я только хватал воздух открытым ртом, а когда, наконец, дар речи вернулся ко мне, Холмсу, должно быть, стало и горько, и жарко, и солоно – всё вместе. Я припомнил все ругательства, какие смог, и составил с ними целую новеллу из сложноподчинённых предложений.
- Ну, будет-будет, виноват, - остановил меня Холмс. - Я никогда не изживу в себе некоторой театральности.
- Самое время, - буркнул я, - для спектакля. Вы меня чуть заикой не сделали.
Это было необдуманное заявление, ибо, как я уже упоминал, я и так заикался, волнуясь или очень спеша. Но у Холмса хватило ума и такта не указать мне на эту несообразность моего заявления, не то я бы ещё не скоро унялся.
- Лучше посмотрите, что я нашёл, - он протянул мне «рыло» - чёрный не то кожаный, не то резиновый чехол с мембраной и широкой петлёй затягивающегося ремня.
- Что это? – спросил я. – Маска для подводного плавания?
- Нет, это воздушно-фильтрационный респиратор. А вот очки, действительно, водолазные.
- Где вы это взяли?
- Там, где их спрятал убийца. Я подумал, что он должен был спускаться в воду скрытно, чтобы его никто не видел, а, значит, единственное место вот здесь, за кустами. Ну и, естественно, маску и очки он надевал прямо перед спуском – меньше вероятность, что его кто-то увидит в необычном снаряжении. За кустами я и поискал и заметил камень, который часто сдвигали с места. Полиция, конечно, его проглядела. Кстати, вы говорили, будто у вашего чудовища был хвост?
- Он был, - сказал я. – А говорил ли я об этом, не помню.
- Так вот, там ещё и ласты.
- Но у него была зелёная кожа! - вспомнил я. – Вы, может быть, нашли там и тюбик с краской?
- Нет, Уотсон, увы. боюсь, что зелёная кожа – плод вашего воображения. Ибо для разгула воображения у вас были веские причины, как, впрочем, и у меня, когда я видел ундину под водой.
- О каких причинах вы говорите?

[hoelmes]

Тон Холмса стал лекторским. Мне показалось даже, что он испытывает существенное неудобство, не имея возможности откинуться на спинку кресла и соединить на груди кончики пальцев – его любимая поза как для внимания, так и для разглагольствования.
- Если вы помните, меня наставило на путь истинный ваше замечание о возможных естественных причинах «проклятия бухты», - начал он. – Но заслуга ваша не только в этом. Вы отправили меня в библиотеку, а там в мои руки попал геологический атлас побережья. Вы, помнится, ещё в начале нашего знакомства признавали, что я кое-что смыслю в геологии. Так вот, я задумался: в самом деле, исходной точкой всех связанных с бухтой трагедий явился шторм, во время которого «летели камни». Что, если, подумал я, произошло смещение более глубоких слоёв, и открылась какая-то подземная вакуоль, содержащая ядовитый газ? У меня были основания для такого предположения: я знал, что один человек, тонувший, но оставшийся в живых, сошёл с ума, я сам испытал фантастические видения, а после – затруднение дыхания и боль в горле. Это напоминало симптомы отравления, и я увидел в атласе предположение о том, что подобная вакуоль, действительно, может иметь место у края бухты, как раз соответствующего камню и омуту. Догадка возбудила меня настолько, что я, забыв одеться, бросился к бухте, чтобы проверить своё предположение. И я действительно нашёл выход газа, Уотсон. Прилив скрывает жерло вакуоли, и давление воды заставляет газ скапливаться, поэтому первые минуты отлива самые опасные – весь накопившийся яд выходит в воздух. Его немного, и находящимся на берегу ничего не грозит, но тот, кто подплывает к камню, становится жертвой отравления. Газ вызывает галлюцинации, а затем поражает лёгкие и мозг. Теперь вы понимаете, почему я был рад тому, что вы так быстро захлебнулись? Я сам чуть не погиб, проверяя свою гипотезу, но, слава богу, мне удалось выбраться на берег без посторонней помощи и только потом я свалился от слабости, не дойдя до дому.
- Почему же вы пошли туда один?
- А разве вы согласились бы сопровождать меня, зная, на что я иду? Вы бы, естественно, попытались меня отговорить, а я горел азартом, я просто не мог ждать. Моя ошибка в том, что я и после ничего не сказал вам. Мне хотелось выяснить, единственный ли я понял загадку бухты. Да и события разворачивались стремительно – отравление у меня оказалось порядочным, так что было ни до чего, а потом я уже заинтересовался Раскатовом.
- Кроме того, - догадался я, - из-за недоразумения с Диной вы злились на меня, и уже нарочно не стали ничего говорить.
Холмс как-то неопределённо шевельнул плечом, из чего я заключил, что я прав.
- Значит, вот почему вы стали рвать на себе волосы, когда погиб Уолкер, - понимающе произнёс я следующую фразу. – Но вы тогда ещё не предполагали, что это убийство?
- Что это будет убийство, - поправил он. – Нет, конечно, но я подумал, что, если кому-то и знать тайну бухты, то это Раскатову, ведь он минеролог, а, значит, представляет себе процессы, происходящие в грунте, да и с рельефом берега он знаком, о чём я узнал, искусно подведя к этому разговор у них в гостях. Потом, Раскатов с поразительной последовательностью возникал в бухте при всех несчастных случаях. Он полез в воду за телом Уолкера – я уже говорил вам о своих соображениях на этот счёт. Ну, а окончательно в его виновности убедила меня смерть Бэркли. Кому мог помешать бедный идиот? Либо он убит за то, что носил любовные записочки, а о том, что это делал он, знала Фрай, либо его труп использовали просто как приманку, чтобы Уолкер – бретёр, нахал и донжуан, но во всём остальном человек, в общем, неплохой и храбрый – полез в воду навстречу своей гибели. И в том, и в другом случае, мотив убийства явно недостаточный для нормального человека. Но Раскатов... Я думаю, человека, подготавливающего вновь и вновь убийство из ревности, основанное лишь на ничем не проверенных подозрениях – случай с вами тому наглядная иллюстрация – нельзя назвать психически здоровым. Вы согласны?
- Да, я согласен с вами. Но что вы теперь собираетесь делать?
- То, что и сказал. Я отправлюсь к Раскатовам. Вы пойдёте со мной?
- Конечно. Чем больше свидетелей, тем лучше. Мои показания ещё могут потребоваться в суде. Кстати, Холмс, у меня такое впечатление, что «бедный идиот» был не совсем уж полным идиотом. Я видел его с Уолкером, когда тот давал ему поручение к Дине. Уверяю вас, они разговаривали, как совершенно нормальные люди.
- Я уже неоднократно замечал этот феномен, - вздохнув, сказал Холмс. – Стоит к самому распоследнему идиоту подходить без презрительного снисхождения и пытаться общаться с ним, как с равным, он начинает делать поразительные успехи. Лишнее доказательство того, какой мощный двигатель человеческое самолюбие, и как важно правильно им пользоваться. Ну, идёмте?
- Да.
Мы двинулись к дому учительницы, а я вдруг с ужасом подумал, что сейчас Холмс обвинит Раскатова в смерти Уолкера при Дине и в смерти Бэркли пусть и в отсутствие его матери, но имея её в виду. Миссис Бэркли, уснувшая после успокоительных, осталась у нас под опёкой Марты, но рано или поздно она вернётся домой под один кров с человеком, убившим её сына. Все эти соображения даже заставили меня придержать шаг, и Холмс окликнул меня, прося поторопиться.
Однако, Раскатов был в доме один. Он сам открыл нам дверь, и мне показалось, что он уже знает, с чем мы пришли, такое было у него лицо.
- А-а, ищейка, - процедил он сквозь зубы, ненавидяще глядя на Холмса.
- Мы вам принесли кое-что из забытого имущества, - сказал Холмс, качнув на ремне респиратор.
Всё произошло очень быстро. Профессор вдруг бросился вперёд и ещё в полёте вцепился Холмсу в горло. Весом своего тяжёлого тела он сбил моего друга с ног – я услышал глухой удар о половицы – но и рухнув на него сверху, горла Холмса Раскатов не выпустил, а наоборот, сжимал пальцы изо всех сил. Я попытался оторвать его от распростёртого Холмса, но он держался, как припаянный, и на меня не обратил ни малейшего внимания.
Я обернулся в поисках какого-либо орудия. Мне попалась на глаза трость самого Раскатова. Я перехватил её поудобнее и обрушил на голову профессора минеролога. Раскатов обмяк и опрокинулся на бок. Холмс, кашляя, сел и потянулся к голове. Его волосы на затылке были в крови.
- Надо его связать, - сказал я. – Он обезумел.
Холмс потянул из петель свой пояс – он носил его, по-моему, исключительно для этих целей. Я вывернул Раскатову руки назад и стянул их поясом Холмса так, как он учил меня – вязка абсолютно надёжная. Холмс вытащил платок и прижал его к затылку.
- Вот бегемот, - буркнул он в сердцах, косясь на распростёртое на полу тело. – А знаете, Уотсон, мне кажется, он сделал бы это независимо от того, спроси я его о респираторе или нет. он был к этому вполне готов уже когда открыл дверь.
- Но почему?
Раскатов заворочался и, открыв глаза, уставился на нас тяжёлым взглядом маньяка.
- Дина, - проговорил он всё с той же глубокой ненавистью.
- Что Дина?
- Дина ушла от меня. Собрала вещи, села в дилижанс... Господи! Я так люблю её! Я жить без неё не могу! – он вдруг громко зарыдал, ёрзая щекой по полу.
Я посмотрел на Холмса. Лицо моего друга было странным – на нём словно боролись жалость и отвращение.
- Нужно сообщить в полицию, - тихо сказал я. – По-моему, он не будет отпираться...
Рыдания вдруг смолкли.
- В полицию? – переспросил Раскатов, озираясь, словно только что проснулся. – Да-да, в полицию, пожалуйста! Только скорее, пока она не пришла!
- Кто? – не сразу понял я.
- Миссис Бэркли! – взвыл Раскатов нечеловеческим голосом. – Миссис Бэркли! Миссис Бэркли-и-и!
Мы жили в Сассексе до самого суда над Раскатовом, который состоялся в ближайшем городе через неделю. Наше присутствие на процессе бело необходимо, так как на показаниях Холмса основывались одновременно и обвинение, и защита – мой друг вообще был ключевой фигурой на процессе. Словом, мой друг проводил большую чатсь времени на возвышении, где лежала, между прочим, библия, засаленная от прикосновения множества рук, а мне оставалось озираться, высматривая в зале знакомые лица. Я увидел среди них миссис Бэркли, совсем постаревшую, в строгом траурном платье и шляпе с чёрной вуалью, Розу Фрай, о роли которой в истории, на её счастье, свидетели пока умалчивали и, наконец, Дину Раскатов, которую, по чести говоря, и вовсе не чаял больше увидеть. На её лице выражение было такое же, как во время пленения профессора на лице моего друга – смесь жалости и отвращения. Вот только права на это выражение она, пожалуй, имела куда меньше.
Раскатов сидел на скамье подсудимых сломленный и раздавленный. Он не пытался ни вилять, ни запираться. «Я знал, что в бухте у камня выход я довитого газа, - сказал он, - но идея использовать это в своих целях пришла мне только тогда, когда я увидел несчастный случай, произошедший там с мистером Холмсом».

[hoelmes]

- Это не так, - возразил судья – хмурый человек с бульдожьей челюстью. – Будь вы свободны от преступных замыслов, вы сказали бы об этом выходе газа раньше. Преступно было умалчивать причину целого ряда несчастных случаев.
- Но я догадался об этом не так давно, - устало возразил Раскатов. – Только когда услышал упоминание об «отпечатках пальцев» на телах тонувших. Я вдруг подумал, что появление красно-синюшных пятен может свидетельствовать об окислении гемоглобина, как это бывает при отравлении угарным газом. Тогда я и заподозрил ядовитый выброс. И смертей с тех пор больше не было.
- Кроме тех двоих, которых вы убили.
- Да, кроме тех двоих, - с ужасающим спокойствием подтвердил Раскатов.
- За что же вы убили молодого человека по фамилии Бэркли? – заглянув в лис, спросил судья.
- Он нашёл моё снаряжение прежде, чем дело было сделано. – Я боялся, что он сможет как-нибудь сообщить об этом моей жене и её... её любовнику. Я просто сунул его голову в воду и держал там, пока он не перестал вырываться. И тут я увидел их двоих. Они ехали бок о бок, так цинично, так бессовестно близки, что я не стал ждать.
- Вы решили, что Уолкер бросится спасать юношу, и тогда вы утопите и его?
- Да, конечно, - снова всё то же ужасное спокойствие. – Он не мог поступить иначе, ведь они были вместе, ему неловко было бы праздновать труса в её глазах.
- И тогда вы задушили его?
- Я хотел подождать, пока он утонет сам, - сказал Раскатов, - но я услышал, как кто-то приближается к берегу и не захотел рисковать.
- Ну хорошо, но вы не успели задушить его, как на берегу появился доктор Уотсон. Вы что же, рассчитывали и его задушить?
- Да, это было бы справедливо, - сказал Раскатов. – Он всегда им сочувствовал. Он в первую же ночь указал этой прелюбодейке, где искать мерзкого ловеласа. Теперь я знаю, как было дело.
Я почувствовал на лбу холодный пот. В голосе профессора звучала ненависть, тем более страшная, что она не окрашивалась никакими другими эмоциями и была холода, как лёд.
- Что же вам помешало убить и его? – спросил судья.
- Холмс. Он появился на берегу, а я уже устал, да и, в любом случае, он слишком силён, слишком ловок, слишком хитёр. Я бы не справился с ним.
Холмс преувеличенно иронично поклонился. Судья сделал ему замечание, но я видел, что насмешливость моего друга – следствие, скорее, злости, чем несерьёзности.
Вскоре суд удалился на совещание, а я неожиданно увидел недалеко от себя сидящую в кресле Ундину. Сейчас её лицо было несколько живее, а одежда проще, и я решился.
- Прошу простить мою дерзость, - негромко обратился я к ней, но я, как вы сами сейчас слышали, едва избежал участи жертвы преступного маньяка, и теперь могу позволить себе пренебречь некоторыми условностями. Скажите, вы живёте здесь, в этом городе?
- А вы - доктор Уотсон? – она с интересом посмотрела на меня. Голос у неё оказался низким, грудным, но чуть хрипловатым, как у курильщицы. – Мне кажется, я вас где-то видела.
- На Чаячьем мысу, - сказал я. – Вы проводите там каждый закат, и всё население округи заинтриговано этим.
- Ах, вот оно что, - по её лицу словно пробежала лёгкая тень. – Но это всё очень просто и очень трагично, вместе с тем. Вы, должно быть, слышали о страшном шторме три года назад?
- Да, конечно...
- У моего мужа была маленькая яхта с парусом. В тот день мы собирались встретить закат в море. Мой муж очень любил смотреть на закат. А я – нет, - она грустно улыбнулась. – Мне всегда становилось страшно тоскливо, когда солнце скрывалось за линией горизонта.
Она замолчала и несколько мгновений была погружена в себя, как вдруг быстро вскинула голову – так, что её волосы взметнулись и опали на плечи.
- Я не поехала с ними, - сказала она. – Нет, никакого предчувствия не было. Он обещал потом причалить за мной, а на ночь мы собирались к его другу. Шторм начался так быстро. Его звали Боб, моего мужа, он был высоким и сильным, и Джони весь в него, ему уже было семь, настоящий мужчина. А близнецам – пять. Кэтти и Гови.
- Они... все погибли? – я с трудом выговорил это.
- Да. Врачи настаивают, что мне нужно побыть в больнице месяц-другой. Но я не могу пропустить закат. Я сижу и жду, когда яхта Боба войдёт меж камней в бухту. У нас красивая яхта. Он назвал её моим именем.
- Как же она называлась? – пробормотал я, потому что молчать было выше моих сил.
- Диана Мэлори. Это моё имя. А он был Роберт Мэлори. Джон Мэлори наш сын. Кэтрин и Говард Мэлори близнецы...
Она называла их имена, а мне всё больше хотелось закричать. Женщина требовала помощи хорошего психиатра – этот отсутствующий взгляд, мечтательный голос, глядящие в никуда глаза... Как только она заговорила о погибших близких, всё человеческое в ней словно растворилось, и передо мной теперь была, точно, Ундина – призрак когда-то утонувшей земной женщины. Мёртвый, но не нашедший покоя фантом, молча глядящий на закатное море и сто лет, и тысячу лет, и всегда, всегда, всегда...
Когда Холмс вернётся на свое место, я расскажу ему об Ундине Чаячьего мыса, и знаю наперёд, как затуманятся печалью его обычно пронзительные и насмешливые серые глаза. И он, как и я, конечно, не удержится от сравнения этих двух проявлений человеческой верности – профессора Георгия Раскатова и Ундины Дианы Мэлори.
Вот только нужно дождаться оглашения приговора.


The end.

[Гость]

Черт возьми, это же восхитительно!
Дорогой Автор, примите мои восторги. Невозможно оторваться - все эти полтора часа бок о бок, так сказать, с Вашим Холмсом. Прекрасно. Признаюсь, вот уже сколько веду самые тщательные раскопки достойных творений именно по викторианскому Холмсу, что для человека, на дух слеш не переносящего и с довольно высокими запросами в плане качества стиля, все это дело сопряжено с определенными сложностями. И вот, какой же наградой стал ваш труд!
Единственно, на мой исключительно собственный взгляд, Холмса порой чуток ООСит, но, быть может, это влияние родного дома, с которым, согласно туманным намекам Уотсона (за преверженность канонному написанию фамилии Вам отдельные лавры) связаны тяжелые воспоминания. Раскрытия которых, кстати, жутко не хватает! Копаться в прошлом Холмса, его раннем прошлом - это дико интересно, причем у каждого автора, сдается мне, оно свое - тем занимательнее было бы узнать Вашу версию ... Если позволите, конечно.
Ну и совсем левая придирка заядлого любителя детективов - немного не хватает подозреваемых. Это есть, очень ограниченный их круг: на Раскатова раньше оглашения разгадки не подумает только ленивый. Хотя в рассказах великого и ужасного АКД преступник порой известен изначально, и остается лишь вывести его на чистую воду. Кстати, про воду. Про дьявольщину читать интереснее во сто крат, чем про будничные скитания по Лондону. Чем изощреннее интрига и исполнение убийства, тем сильнее добивает читателя жуть атмосферы, и наоборот. Атмосфера диктует трагедию. Вы исполнили блестяще и то, и другое. Не устану снимать шляпу.
И напоследок, хочу просить Вас, во-первых, творить еще, во-вторых, указать, где можно увидеть и оценить по достоинству Ваши другие работы (которые, при Вашей увлеченности, должны непременно существовать), и, в-третьих, если не затруднит, порекомендуйте парочку работ в эту же тему. Мерси
P.S. любопытство не дает мне покоя: часом не Гранада тут поставляет образы главных героев..?

[hoelmes]

Уважаемый Гость, давно не заходила и не видела ваш комментарий. Но как же приятно! Спасибо вам! Вот здесь всё, что я пишу и буду писать - моя авторская страничка на прозе:
www.proza.ru/avtor/hoelmes
А здесь - стихи, где есть тоже сборник по Холмсу и некоторые потуги переложить на стихи "Семипроцентный раствор" -
www.stihi.ru/avtor/hoelmes