[hoelmes]

Маленькая рождественская миниатюрка по Хаус-фандому

Название: Не разорваться же бедным неверующим
Жанр: юмор, лёгкий флафф
Автор: hoelmes
Таймлайн: где-то второй сезон, наверное, всё дело в календаре, и накладки - на его счёт
Дисклаймер: да ничего моего - только настроение. И то - не совсем моё.
Рейтинг: детский сад

Один раз в девятнадцать лет ханука совпадает с рождеством. В этом, вроде бы, нет ничего особенного – ну, подумаешь, шутки календаря, но почему-то он, Джеймс Уилсон, вбил себе в голову, что в такие годы и праздник должен быть каким-то особенным. А вот Хаус не верит ни в рождество, ни в хануку, и всегда готов поднять на смех чужие религиозные чувства. Обыкновенно это Уилсона и не трогает – хочется Хаусу зубоскалить над чужой верой – пусть, не всё ли равно, над чем зубоскалит Хаус, он всё равно самый умный, самый циничный, самый нескучный сукин сын из всех знакомых Уилсона.
Но сегодня Уилсону одиноко и не хочется зубоскальства. Это - первое рождество после развода, и хотя развод был – самым разумным итогом мучительной агонии его маленькой семьи, ему всё равно грустно, и он выбит из колеи, и ему хочется тепла – простого человеческого тепла – разговора, сочувствия, может быть, поздравления. «С рождеством, доктор Уилсон. Ах, да, вы же… Ну, тогда с ханукой – в этом году они совпадают». Он бы, может быть, даже на дежурство напросился, но опоздал вылезти со своим предложением вовремя.
По телевизору преувеличенно восторженные ведущие рассказывают о рождественских скидках и распродажах, о том, как празднуют рождество в Ватикане и Великобритании, о новой моде и ёлочных украшениях – всё только для того, чтобы напомнить ему о том, что все включены в этот пёстрый оборот весёлой карусели, и только он один исключён, выброшен центробежной силой на теряющуюся во мраке обочину.
«Ничего, - бормочет он про себя. – Надо просто перетерпеть: сплин пройдёт, всё опять постепенно войдёт в колею". Его поглотит работа, отвлекут новые знакомства – всё вернётся на круги своя.
За окном светло: праздничные витрины, иллюминация, фонари, окна домов, которые большей частью не погаснут сегодня всю ночь, отражаются в затянутом снежной пеленой небе, и весь город кажется мягко горящим ханукальным светильником. Редкие, но крупные, хлопья снега медленно падают, и уже побелили ветви деревьев и столбики забора. На крыше припаркованной под окном машины Уилсона – пушистая шапка, словно машина вдруг превратилась в зефирный торт.
Между прочим, у Уилсона в холодильнике есть зефирный торт и ещё кое-какие вкусности, но есть их в одиночку, сидя перед празднично бубнящим, поющим и воркующим телевизором что-то совершенно не хочется.
«Вот что я сделаю, - думает Уилсон. – Я сейчас выпью две таблетки лоразепама и запью коньяком. И катись оно всё к чёртовой матери вместе с ёлками, мишурой, рождественскими гимнами и ханукальными светильниками. Не то ещё часок-другой – и я просто разревусь, как девчонка, которую не позвали в кино»
Он идёт к аптечке и шарит на полке в поисках лоразепама, но его отвлекает телефонный звонок:
- Ты ещё не нарезался?
Это Хаус. И нужно срочно надевать маску, потому что Хаус – не из тех, при ком хочется быть слабым, более того, это просто опасно: быть слабым при Хаусе. Расплата может последовать немедленная и жестокая, приправленная острым соусом презрения и сарказма.
- Как раз собирался, - говорит он, и маска сидит криво и неубедительно.
- Хочешь, я приду?
Осторожнее – это может быть ловушка. У Хауса тысячи способов манипулирования, и на конце невинного вопроса вполне может оказаться любая каверза от шести часов в амбулатории до поручительства по кредиту.
- С чего вдруг? – осторожно спрашивает он.
- Подумал, что ты, может быть, грустишь, скучаешь по так опрометчиво отринутой семейной жизни. Хотел прийти и утешить тебя, - смеётся он.
Уилсон не знает, что сказать. Хаус, как всегда, прав – он грустит и скучает. Но как в этом признаться? Хаус не способен на сострадание, его раздражают слабости, а Уилсон не хочет терять своей независимости, не хочет, наконец, поступиться своим правом на одиночество. К тому же, он – чуть ли ни единственный, кто пока ещё имеет влияние на Хауса, и нельзя демонстрировать свою несостоятельность хоть в чём-то, чтобы не утратить этого влияния.
Но пока он молчит, Хаус, которому, видно, надоело ждать ответа, вешает трубку. И снова наваливается глухая тоска одиночества. Уилсон готов возненавидеть и рождество, и хануку, и глупый обычай их праздновать. Позвонить родителям? Мать ещё не знает о разводе, она будет огорчена – мало того, она начнёт вздыхать и упрекать его в том, что он поверхностный, холодный и не умеет строить отношений с людьми. Ну что ж, наверное, он, и в самом деле, холодный – маска вежливости и доброжелательности приросла к его лицу, но очередной жене нужно не так много времени, чтобы разобраться в том, что это – всего лишь маска. А заглянуть поглубже они не дают себе труда. Да и, впрочем, что там можно увидеть? Сомнения в каждом шаге, застарелую боль ответственности, которую его плечам просто не вынести, надежду, которая едва теплится – и всё. Нет, лоразепам это поправит. Только куда он, чёрт, запропастился?
Раздаётся звонок в дверь. Так. А это ещё кто? Уилсон идёт посмотреть в глазок и видит что-то несуразное: что-то тёмное, лохматое, шевелящееся. Он отпирает дверь и осторожно, не снимая цепочки, приоткрывает. Тёмное и лохматое оказывается пушистой елью – она пропихивается в щель, и вся прихожая наполняется её ароматом. Уилсон поспешно откидывает цепочку, а ель говорит с австралийским акцентом:
- Помогите, она здоровая, как чёрт.
За ёлкой оказывается Чейз, наряженный северным оленем. Из кармана у него торчит укутанное фольгой горлышко бутылки.
- Еле доехал, - говорит он. – Ёлка эта… И рога мешали. Как бы нам её установить…
Уилсон ошеломлён настолько, что не задаёт никаких вопросов. Они с Чейзом укрепляют ёлку на крестовине и устанавливают у окна, чтобы не загораживала телевизор. Запах хвои разливается по комнате, и Уилсону становится как-то уютнее, развод и одиночество словно отходят на второй план.
- Хочешь выпить? – предлагает он Чейзу, но новый звонок в дверь не даёт им осуществить задуманного. На пороге Кэмерон, одетая во что-то воздушное и белоснежное, источающее аромат духов. В белых рукавичках перед собой она бережно держит ярко раскрашенный ящик.
- Осторожно, здесь игрушки, смотрите не поколите, - как видно, присутствие Чейза ничуть не удивляет её, она вручает ему ящик и выпутывается из длинного шарфа.
И снова Уилсон ни о чём не спрашивает – просто они втроём начинают наряжать ёлку, развешивая шары, колокольчики и маленьких рождественских ангелов. И Уилсона уже не удивляет, когда очередной звонок возвещает явление толстого набитого ватой снеговика с недовольной миной на угольно-чёрной физиономии, обвешанного коробками, источающими ароматы перца, чеснока и кондитерской.
- Разгрузите меня, - пыхтит снеговик. – Там ещё ящик пива и мороженое. Сейчас принесу.
Уилсон принимается накрывать на стол, уже не имея сил скрыть улыбку. Чейз колдует над музыкальным центром, Кэмерон протирает салфеткой узкие бокалы под шампанское, снеговик тщетно пытается устроиться на диване – толстые бока мешают ему нормально сидеть.
- Хаг Ханука Самэах! – раздаётся от двери, которую они забыли закрыть за снеговиком, и в комнату входит, неся на подносе традиционные пончики с повидлом – суфганиёт, красавица-еврейка: волосы заплетены в тугие косы и покрыты некой имитацией шлеера с биндами, длинная узкая юбка не столько скрывает, сколько подчёркивает стройность ног и аппетитную выпуклость тугих ягодиц, а жилетка тщетно пытается сдержать рвущийся к свободе сногсшибательный бюст.
Присутствующие невольно разражаются аплодисментами, И Чейз принимает у красавицы поднос, а та подходит прямо к Уилсону и, придержав за щёку прохладной рукой, целует коротко и небрежно, по-дружески, в другую щёку:
- С ханукой, Джеймс!
- С ханукой, Лиза, - оторопело бормочет он.
- Шампанского? – подскакивает уже избавившийся от блюда Чейз, пока Форман тщетно пытается обуздать свой нелепый костюм и встать.
- Нет, нам с Уилсоном пока нельзя. Нам сначала нужно будет ханукию зажечь, - смеётся Кадди.
- Боюсь, что, - Уилсон виновато разводит руками, - у меня нет ханукии…
- Уже есть! – раздаётся от двери бодрый голос, и в комнату входит, тяжело опираясь на разукрашенный фольгой и цветными лентами жезл, очень своеобразный Санта-Клаус. То есть, на нём кафтан Санта-Клауса, и за плечами у него мешок Санта-Клауса, и у него даже сооружено под подбородком что-то вроде бороды Санта-Клауса, но колпак уж очень напоминает кипу, и из под него свисают длинные завитые пейсы. Он сбрасывает с плеча мешок, развязывает его и на свет появляется ханукальный светильник, а потом и ещё странные вещи: пышно разодетая кукла, губная гормошка, блестящие разноцветные бусы, какая-то яркая странной формы доска. Последнюю, впрочем, странный Санта протягивает Чейзу:
- Австралопитеку – австралопитеково, - и тут уж всем становится видно, что эта странная доска – бумеранг. – Будешь охотиться на правильные диагнозы, промахнёшься – прилетит в обратку.
- Это – тебе, белоснежный человечек, - он протягивает бусы Форману. – Очень хочется посмотреть ритуальный танец чернокожего вождя под звуки тамтама. Тамтам я обеспечу.
Форман молча забирает бусы – на его физиономии несмываемая мина неудовольствия.
- Ты, - говорит Санта, оборачиваясь к Кадди, - любишь, чтобы все плясали под твою музыку. Но, поскольку тебе медведь на ухо наступил, пианино не предлагаю, а вот гармошечка в самый раз – при желании можно насиловать уши не хуже, чем твоим собственным вокалом. Тренируйся.
- На тебе и попрактикуюсь, - обещает Кадди, забирая гармошку.
- Это – тебе, - Санта протягивает куклу Кэмерон. – Извини, щеночков всех разобрали. Но купать и переодевать её можно.
- Спасибо, - щёки Кэмерон розовеют. Впрочем, кукла красивая, она уже знает, на какую полку её посадит.
Последним Санта протягивает Уилсону ханукальный светильник. На миг они встречаются глазами, и взгляд голубых глаз Санты становится серьёзным и ласковым:
- Возьми. Зажги его, как это делали твои предки, и пусть он принесёт твоему дому уют, которого тебе так не хватало последнее время. С ханукой, Уилсон.
- С рождеством, Хаус, - тихо отвечает он и чувствует, что второй раз за вечер близок к слезам.
- Произнеси «Маарив» и зажигай, - подсказывает Кадди.
Он не помнит «Маарив», но мысленно просит у высших сил, каковы бы они ни были, благословения для всех, кто пришёл сегодня спасти его от тоски и уныния, и зажигает первый из светильников. И почти тут же, еле дождавшись традиционных слов «давший дожить нам до этого времени», хлопает пробка шампанского в руках Чейза.
- Только тебе могла прийти в голову эта дурацкая идея, - смеясь, выговаривает Хаусу Кадди, стараясь не залить пенящимся шампанским национальный наряд. – Санта-Клаус с пейсами! Ужас!
- Ну, раз Ханука совпала с рождеством, - оправдывается Хаус, пожимая плечами. – Не разорваться же бедным неверующим, чтобы поздравить всех знакомых идиотов. Да и потом, не всё ли мне равно, в какого бога не верить!

@темы: Доктор Хаус, Творческое, Приколоться-посмеяться

Comments

[Юкио31]

hoelmes, Спасибо!! Это самый потрясающий рождественский рассказ из всех, что я читала.

Ведь и в самом деле - не все ли равно, где какая конфессия, если все остаются людьми..

[hoelmes]

Спасибо, Юкио31, вы правы. да и не только в Рождество - нельзя, чтобы человеку было одиноко, если у него есть хоть один-единственный друг.