Фанфик о докторе Хаусе.

[hoelmes]

Название: Ещё один шанс.
Автор: hoelmes9494
категория: джен, мистика-фантастика
канон "Доктор Хаус", естественно. своего рода сиквел.
размер: миди
саммари: Хаус попадает на тот свет - в зал страшного суда.
дисклаймер: все права у создателей, я так, погулять вышла.

- Время смерти: девятнадцать, сорок пять...
- Грегори Хаус. Пятьдесят девять. Белый. Четвёртая положительная. Принстон. Соединённые Штаты Америки. Женат.
- Брак фиктивный, - немедленно подсказали откуда-то снизу.
Регистратор недоверчиво глянул в текст поверх очков и что-то черканул между строк.
- Причина смерти: разможжение головного мозга вследствие тяжёлой черепно-мозговой травмы. Причинитель смерти — водитель грузовой автомашины...
- Ладно, это потом, - остановил Главный. - Объявляй.
Регистратор прокашлялся и, нажав кнопку селектора, привычно загнусавил:
- Всем встречающим Грегори Хауса из Принстона воплотиться на центральной подъездной аллее... Повторяю: всем желающим встретить Грегори Хауса из Принстона, Соединённые Штаты Америки, немедленно воплотиться на центральной подъездной аллее.
Почти тотчас раздались лёгкие хлопки, запахло озоном. Первым явился из клубов пара пожилой мужчина в военном мундире, увешанном орденами, следом за ним возник смуглый парень-индус в голубой рубашке и джинсах, худощавая стройная женщина лет тридцати, с небольшим, скуластая, зеленоглазая, в инвалидном кресле, и, наконец, последними на аллее воплотились, переругиваясь, двое — высокая голенастая блондинка в красном брючном костюме и кареглазый бледный мужчина с «онкологическим» браслетом на руке.
Именно по поводу браслета они и переругивались:
- Зачем ты его нацепил? Тоже, нашёл украшение, - сердилась женщина. - Мог бы оставить в номере — он тебе и не идёт совсем.
- Он не снимается. Здесь, знаешь ли, есть такие вещи, от которых избавиться нельзя.
- Врёшь. Ты ещё полгода назад мог написать заявление, но ты и не попытался. Ты никогда не пытаешься сделать хоть что-то для себя.
- Нет, не вру, - откликнулся кареглазый, беспокойно всматриваясь в начало аллеи, почти совершенно скрытое за туманом. - Я писал. Его отклонили. Ты ведь тоже всё время носишь с собой пузырёк с амонтадином.
- Потому что я проспорила санитарам, а не потому что... - уперев руки в бёдра, начала блондинка, но смуглый парень сделал несколько шагов в их сторону и, словно ни к кому не обращаясь, проговорил с надеждой:
- А может... это ошибка?
- Не ошибка, а его вечная чёртова непунктуальность и безалаберность. - проворчал военный, беспокойно поглядывая на часы. - Даже умереть вовремя не может.
- Не хочет, - поправил тот, что с браслетом. - Он будет биться за жизнь до последнего...
- По правилам, - напомнила женщина из инвалидного кресла, - если время смерти объявлено, допустимая задержка...
- Да плевал он на правила, - с удовольствием заявил смуглый парень. - Помните, когда он...
Договорить он не успел — чинную патриархальную тишину чистилица взрезал треск мотоциклетного мотора, и на подъездную аллею ворвался байкер в кожанной куртке, без шлема, разбрызгивая с колёс ещё земную грязь, а с разбитой головы капли крови. Лихо затормозив, он обвёл присутствующих пронзительными голубыми глазами и хрипловато проговорил:
- Привет. Судя по собравшейся здесь компании, я умер?
- Вроде того, - поспешно откликнулся мужчина с браслетом. - Не пугайся.
- Похоже, что я пугаюсь? - фыркнул байкер и закрутил окровавленной головой, осматриваясь. Увидел он, правда, мало интересного — более или менее далёкую перспективу скрывали клубы не то дыма, не то пара.
- Ты опоздал на семь с половиной минут, - веско проговорил военный. - Как всегда...
- Как будто это должно здесь кого-нибудь беспокоить, - пожала скептически плечом блондинка.
- Привет, па! Беспощадная Стерва, и ты — тут как тут?
«Беспощадная Стерва» иронически улыбнулась, приподняв брови.
- А зачем сюда торопиться? - с искренним недоумением спросил парень в джинсах.
- А ты зачем торопился? - поддела его девушка в инвалидном кресле. - Хаус, здравствуйте.
- Привет, Тринадцатая! Привет, Катнер! Вам, кстати, не кажется, что пожелание здравствовать для рая выглядит как-то чересчур нелепо?
- Это не рай, - поправил мужчина с браслетом.
- Ну, если это ад, то что ты здесь делаешь?
- Не рай и не ад. Это чистилище. Фильтр.
- Чистилище по немецкой химтехнологии? Ну и как? Легко грехи отходят?
- Не зубоскаль, - одёрнул военный. - Тебе это всё ещё предстоит, между прочим. И одними шуточками не отделаешься. Джеймс, у меня только на тебя вся надежда — подстрахуешь его? Если он начнёт дерзить Главному... Во сколько ему назначено?
- Время ещё есть, мистер Хаус, не волнуйтесь. Я прослежу, - пообещал мужчина с браслетом.
- Пойдёмте, - позвал Катнер. - Вам ещё нужно рану на голове обработать. С кровищей в зал могут и не пустить — меня не пускали.
- Вот те раз! Здесь это тоже нужно? А я-то было размечтался, что у мёртвых ничего не болит, и раны сами заживают...
- Они у живых-то сами не заживают, - фыркнула «Большая Стерва». - Поторапливайтесь. Это вам не лицензирование — тут всё по-настоящему.
Байкер, наконец, слез со своего мотоцикла, но, попытавшись сделать шаг, охнул, схватившись за правое бедро и чуть не упал из-за того, что нога предательски подогнулась.
-Что?! - возмущённо обернулся он, всё ещё морщась, к мужчине с браслетом, названному Джеймсом. - Это что же, у меня и здесь будет нога болеть?
- Ну, это ведь не рай пока, - виновато отозвался тот. - Фильтр... Тут у всех болит.
- И у тебя?
- А что он, особенный? - сердито хмыкнул мистер Хаус. - Ему ещё не так плохо, он сюда под морфием попал. Ты вот у этого парнишки спроси, у Катнера.
- Да ничего, нормально, - поспешно пробормотал Катнер, трогая голову. - Я привык...
На лице байкера - если верить объявлению регистратора, его имя при жизни было Грегори Хаус — застыло выражение задумчивости.
- А голова? Голова-то не болит...
- Во-первых, сгоряча, во-вторых, ты под викодином, а, в-третьих, мало ли, что тебе в реанимации накололи.
- Понятно...Эй, а где тут отлить? - неожиданно спросил он. - И, кстати, если тут положено, чтобы болело, где мои трость и викодин?
- Насчёт отлить вон в ту кабину, - показал Джеймс. - Только не промахнись с географией. - Сегодня дожди над Огайо и Филадельфией. Ну, там сам разберёшься — смотри на указатели. А что касается трости, я думаю... Ага, вот она! - удовлетворённо воскликнул он, видя как Хаус ошеломлённо уставился на появившуюся в его руках конструкцию из самшита и бычьего пениса.
- Что это? - возмущённо спросил он.
- Понимаешь... - замялся Джеймс. - Здесь исполняются только истинные желания и потребности. Очевидно, эта штука более созвучна твоей душе, чем какая-либо другая подобная.
- Заткнись, - простонал Хаус, направляясь к кабине с двумя нулями, светящимися и напоминающими нимбы — притом, он готов был поклясться, что только мгновение назад никакой кабины не было.
Некоторое время он развлекался хитрым способом отправления естественных нужд в потустороннем мире, приведя в замешательство наземные метеослужбы четырёх государств, пока его не выставил из кабинки хмурый уборщик с мокрой шваброй в бледно-сиреневой униформе и с распространяемым вокруг себя резким ароматом нектара. Его помятые крылья вяло волочились по полу.
- Архангельские трубы, похоже, тоже порой горят, - заметил Хаус, покидая божественный ватерклозет.
К его удивлению, оказался он уже не на только что покинутой центральной аллее а в длинном казённого вида коридоре, по обеим стенам которого тянулись одинаковые скучные двери с весёлыми надписями: «Обетенный зал», «Остракизменная», «Кровосмесительная», «Малая исповедальня», «Камера хранения талисманов», «Консультация братоубийц», «Приём по малым грехам». Красочный плакат между дверями информировал: «Души, не сдавшие зачётный минимум по покаянию к свидетельству на стороне защиты допущены не будут. Рассмотрение апелляций — тринадцатого числа каждого месяца». И пониже — мелким шрифтом: «Памятка вновь прибывшим: перед вступлением в зал заседаний снять с себя религиозные предметы и атрибуты, как то нательные кресты, ладанки, образа, кипы и пр. Разрешается иметь при себе неотъемлемые предметы, избегать сквернословия и божбы».
- Что такое неотъемлемые предметы?
Джеймс, каким-то образом оказавшийся рядом, указал подбородком на трость:
- Для тебя вот это, например. Ещё викодин и, наверное, мотоцикл. Но ты же его в зал заседаний не потащишь...
- А что там делают, в этом зале?
- Судят, - как о само собой разумеющемся откликнулся Джеймс, пожав плечами.
- И...?
- Или дают срок здесь, как большинству, или отправляют выше или...
- Или ниже?
- Да нет там никакого «ниже», Хаус. Просто небытие. Пустота... Покажи-ка твою голову. Мозги лучше упихать обратно — во время суда они тебе ещё понадобятся.
- Значит, насчёт пустоты я всё-таки был прав, а, Уилсон?
- Ну... частично — да. - он повёл рукой над окровавленной раной Хауса, и вверх стал подниматься зловонный дым.
- Эй, полегче! Жжёт!
- Ничего, потерпишь. Ух ты, как разворотил! Лобовое?
- Для меня — да. Я ему в бок врезался. Мексиканский пижон — до сих пор водил только осликов в поводу, а тут взялся... Почему ты остался один? Где все?
- Они будут в зале — ты их увидишь.
- А ты?
- Я — твой свидетель защиты. Ну, и проводник...
- Что, уже сдал зачёты по покаянию? - Хаус кивнул на плакат.
- Ну... да, в общем... Из-за истории с болезнью Адиссона трижды пересдавал. Думал, с Триттером будет больше проблем, но там даже вопросов не задали. А в чаше был самый увесистый камушек...
- Ну, наверное, вина и покаяние не всегда соразмерны.
- А ты, я смотрю, уже врубился в здешнюю арифметику. Ну, готовься... Видел твоё личное дело — увесистый том...
Хаус усмехнулся, чувствуя, как робость всё более властно вползает к нему под рубашку, вызывая целый великий исход мурашек с шейно-грудного отдела в сторону поясницы.
- В два этапа аттестация проходит?
Джеймс покачал головой:
- Речь пока идёт только о вине. Раскаиваться или нет — личное дело, на решение суда раскаянье не влияет.
- Вот те на! Все священники говорят, что раскаянье для отпущения грехов как раз имеет первостепенную важность, а тут вдруг...
-Всё врут, - пожал плечами Джеймс. - Одолжить тебе галстук?
- Зачем?
- Думаешь, на внешний вид толко земной суд клюёт?
- Ну, это же не мой неотъемлемый предмет... Его туда можно проносить?
- Это — одежда, - веско заметил Джеймс. - Давай, пора...
Зал оказался точной копией зала судебных заседаний в Принстоне — того самого, где Хаус неоднократно бывал в качестве обвиняемого. Такие же казённые стены, такой же скучный официальный стол, такие же скамьи для свидетелей. Судейский состав пока что оставался загадкой — три приготовленных кресла пустовали. Зато сидел на своём месте секретарь — узкоглазый азиат со свитком пергамента и мобильным телефоном.
- Имя? - проскрипел он, косясь на Хауса.
- А что, там, в ваших талмудах, не записано, кого вы собираетесь судить?
Джеймс укоризненно пихнул его в бок:
- А ты не можешь просто ответить?
Двое конвойных по сторонам стола нахмурились — здоровенный негр с белыми крыльями за спиной и щуплый латинос — с чёрными.
- Да Хаус это, Хаус. - лениво подсказали откуда-то снизу. - Тот самый... Грегори Хаус. Доктор — хам. Из Принстона. США. Мало, что ли, наслышаны...
- Кто это? - Хаус указал своему всё больше и больше беспокоящемуся свидетелю защиты на двух окрылённых.
- Твои ангелы-хранители — кто же ещё?
- Блин! У Катнера, небось, были длинноногие шведки. Или они только мужики бывают?
- Они бесполые.
- Не фига ж себе, бесполые! - Хаус с уважением покосился на джинсы «светлого ангела» недвусмысленно подпираемые изнутри символом половой принадлежности.
- Хаус, дело не в них. А в тебе. Ты видишь своего хранителя таким, каким он тебе представляется на подсознательном уровне.
- А почему он — негр?
- Себя спроси.
- Подожди-подожди, - заволновался Хаус. - Это ты что, на Формана, что ли намекаешь? Думаешь, я могу допустить, даже на подсознательном уровне...
- Тс-с! - сердито шикнул Джеймс. - Успокойся. Я пошутил. Какие были свободны, таких и дали. Где на всех по два экземпляра напастись, да ещё если ты начнёшь выбирать, как в магазине!
- Займите лобное место, - азиат бесстрастно указал на очерченный в середине зала круг с аккуратно вписанной в него огненной пентаграммой. - Ожидать появление заседателей следует стоя.
- Я хромой. - сварливо напомнил Хаус. - Мне больно стоять. У вас что, для калек стулья не предусмотрены? Или это уже наказание началось?
Жёсткий деревянный стул, появившийся из небытия, со свистом пролетел, чуть не контузив его по уху, и грохнулся, опрокинувшись, но тут же бодро упруго подскочил и встал прямо.
- Что? Голая фанера? - возмутился Хаус. - А если у меня геморрой?
- Врёт. Нет геморроя. - съябедничали снизу.
- Ложь, - бесстрастно громыхнуло сверху. - Ложь на страшном суде достойна чёрного шара.
В тот же миг из воздуха тем же порядком соткались здоровые весы, похожие на аптечные, с двумя чашками, на одной из которых Хаус увидел шар — точь-в-точь такой же, как для голосования при решении вопроса о присвоении научной степени.
Зал, только что бывший пустым, между тем стремительно заполнялся народом. Запах озона на какой-то момент сделался нестерпимым, а негромкие хлопки, сопровождавшие появление зрителей, слились в подобие пулемётной очереди. Своих знакомых Хаус увидел в первом ряду. Катнер даже, жизнерадостно осклаблясь, помахал ему рукой.
- А ты — герой, - досадливо прошипел на ухо голос Джеймса. - Начать не успели, а уже чёрный шар заработал...
- Ой, да не нуди ты! - сморщился Хаус, а вслух попытался протестовать:
- Я не утвердительно говорил — я сказал «если». Слово «если» означает предположение...
- Суд грядёт! - не обращая внимания на его возражения, торжественно-скучно, как во дворце бракосочетания, возвестил азиат.
На этот раз запах озона показался просто убойным. Три кресла, ещё мгновение назад пустовавшие, стремительно заполнились. К изумлению Хауса, в двух из них оказались пышногрудые блондинки — одна немного похожая на Кэмерон, другая — на соседку снизу. Между ними в судейской мантии и почему-то бейсболке козырьком назад восседал неопределённых лет альбинос с непроницаемым, как у индейца, выражением лица. Впрочем, всю эту непроницаемость, как рукой сняло, едва он глянул на выведенные из равновесия чаши весов.
- Может, уважаемые обвинитель и защитник пояснят, что здесь происходит? - полюбопыстствовал он. - Трудно говорить о беспристрастном суде, когда...
- Подзащитный брехануть успел, - насмешливо пожаловались снизу. - А высокочтимый оппонент немедленно воспользовался.
- Я не... - начал было Хаус, но «свидетель защиты», оказавшийся снова рядом, не смотря на огненную пентаграмму, так пхнул локтем в бок, что окончание фразы потерялось.
- Раз так, начнём, пожалуй, - предложил альбинос, усаживаясь поплотнее. - Кто от обвинения, давайте по пунктам... Кто от защиты?
Джеймс кашлянул и скороговоркой представился:
- Джеймс Эван Уилсон, ненасильственная, несвоевременная, судим, оставлен в чистилище без объявления срока, по отношению к подсудимому — спасаемый, спасающий, объект жалости, объект любви, субъект любви...
- Достаточно, без подробностей... Кто от обвинения?
К удивлению Хауса, с места поднялась и, играя бёдрами, прошествовала к лобному месту Эмбер.
- От обвинения — Эмбер Волакис, насильственная, несвоевременная, судима, оставлена в чистилище без объявления срока, по отношению к подсудимому — подчинённая, спаситель, спасаемая, объект жалости, объект зависти, объект вожделения, объект интереса, объект...
- Стоп-стоп-стоп! Но почему? - изумлённо спросил альбинос. - Мы все привыкли, что обвинителями выступают невинные жертвы, враги...
- Таких не нашлось.
- Но все эти души в зале... Среди них ведь и его пациенты...
- Очень мало. Большинство его пациентов живы.
- Это мои пациенты, - подал голос Джеймс. - И они в основном на стороне защиты.
- Странно, что ваша...гм... девушка на стороне обвинения. Ведь, насколько я понял, это не она, а вы затаили на него обиду за её смерть, да и, к тому же, мы, помнится, уже обсудили это на вашем собственном процессе. Тогда как на процессе самой Эмбер этот вопрос даже не всплыл. И, тем не менее, вы — свидетель защиты. А она...
- Я не поэтому выступаю за обвинение, - перебила председательствующего Эмбер. - Я выступаю, как и.о. его подсознания. Такого человека, как Хаус, никто не обвинит вернее собственной совести.
- Это правда, - подтвердили снизу. - Отвода не будет.
И тут же чаши весов дрогнули и пришли в равновесие.
- Ого! Белый шар! - восхитился альбинос. - А мы ещё и не начали. Процесс обещает быть интересным.
- Итак? - председательствующий побудительно взглянул на азиата.
- «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
Не делай себе кумира... бла-бла-бла... Не поклоняйся им и не служи им, — монотонной скороговоркой зачитал секретарь. - Бла-бла-бла... соблюдающим заповеди мои».
- Виновен. - едва заметно повела плечом Эмбер. -. агностицизм средней тяжести в особо извращённой форме.
- Что вы можете показать по данному вопросу, судимый?
- «Верю, ибо абсурдно». - процитировал Хаус. - Не про меня.
- То есть, вы и сейчас продолжаете пребывать в агностицизме? - альбинос поднял брови с такой убийственной иронией, что у доброй половины зала высыпали мурашки, не смотря на бесплотную сущность. Но не у Хауса.
- А кто мне даст гарантию, что вы — не галлюцинаторный синдром? Не порождение предсмертной агонии мозга? Не проявления наркотического делирия, наконец?
- Гм... - сказал альбинос. - Суть веры как раз и заключается в том, что...
- Не про меня. - снова решительно отрезал Хаус.
- Виновен? - с сомнением спросил альбинос, задирая голову куда-то вверх.
Весы дрогнули и накренились.
- Чёрный шар! - выдохнул кто-то из публики — Хаусу показалось, что это Катнер.
- У защиты будет, что добавить?
- По этому вопросу — нет, - с сожалением вздохнул Джеймс.
- Слабак, - насмешливо заметила с места Тринадцатая.
Кто-то на переднем ряду затряс вытянутой рукой.
- Нельзя не верить в того, с кем берёшься спорить! - выкрикнул с места Катнер. - И ещё он отсоветовал Чейзу разубеждать в вере послушницу! Это ведь был поступок, который на мельницу Главного воду льёт, разве нет?
- А парень тот был обманщиком!
- И ещё монашка... Помните про монашку?
- А ту, раковую-то, он всё-таки разуве-е-ерил!
Души азартно загомонили, переругиваясь.
Альбинос громко постучал по столу чем-то напоминающим ключ от автомобиля.
- Без выкриков с мест. За неуважение к суду буду выводить.
- От райских врат, - уважительно кивнув на ключ, шепнул Джеймс на ухо своему подзащитному.
- А чего какой мелкий? Какой же там замок?
- Обычный, врезной. А ты что, думал райские врата на амбарный замок запирают?
Хаус, который об этом как-то не думал, пожал плечами и постарался снова прислушаться к процессу.
Давала показания с места какая-то свидетельница, и Хаус не сразу узнал её, и только по ностальгической улыбке Джеймса вспомнил, откуда знает это узкое личико с детскими глазами и лёгкие волосы. Пациентка Уилсона — кажется, Грейс...
- ...но там, и действительно, не было божественного вмешательства, - слабым голоском объясняла Грейс. - Просто мальчик заразил меня герпесом, и это называется... как, доктор Хаус?
- Антагонизм по патогенезу, - подсказал с готовностью Джеймс. - Опухоль уменьшилась в результате воздействия вируса, и мой подзащитный понял это.
- И, как результат, сразу два разуверившихся. - ехидно заметили снизу.
- Я не разуверилась, - возмущённо пискнула Грейвс. - Я только поняла, что глубокая вера в бога и глупая вера в чудо не имеют между собой ничего общего.
Весы дрогнули, и верхняя чаша снова поползла вниз.
- Это соревнование, кстати, закончилось, насколько я знаю, вничью, - сообщила Эмбер. - Доктор Чейз вёл турнирную таблицу.
- Белый шар! - провозгласил альбинос, наблюдая за выравниванием весов.
Хаус уже заметил, что слова защитника, а также идущий сверху громовой глас — очевидно, божий - награждает его всё больше чёрными шарами, тогда как Эмбер и преисподняя, скорее уж, стараются обелить. «Должно быть, это закономерно, - подумал он, - если вспомнить, куда нас обыкновенно приводили благие намерения Уилсона».
- Переходим к следующей заповеди: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно».
- О, господи! Вы мне и это шьёте? - возмутился Хаус.
- Чёрный шар! - торжествующе заржали снизу.
- Разве призывать Бога в свидетели чужого идиотизма — это напрасно? - удивился Хаус. - В конце концов, идиоты — его недоработка.
Альбинос постучал ключом:
- Судимый, вы проявляете неуважение к высшему суду. Это недопустимо.
- О`кей, прошу прощения. Никаких недоработок — Бог их нарочно плодит.
Джеймс пихнул его ногой.
- То есть, если я промолчу, то вроде так и не думал? - уточнил Хаус.
- Думать и говорить — не одно и то же даже на этом суде, - зашипел Уилсон.
Председательствующий снова постучал ключом от райских врат по столу:
- Прошу ограничиваться комментариями строго по существу. Продолжим чтение обвинительного заключения. Итак: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой — суббота - Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела...»
- По второй части я полностью невиновен, - подал голос Хаус. - В голову не приходило работать по выходным.
- Врёт. Только за последний год работал восемь выходных в больнице и три думал о деле дома, - там, внизу, по-видимому, вели статистику земных поступков Хауса очень досконально.
- Думать — не считается. - возмутился Хаус. - Я не могу не думать. Эта функция не отключается по выходным.
- Отключается, - улыбнулась Эмбер. - при помощи бурбона и викодина квантум сатис. Он это проделывал только за последний год пять раз.
- Да на годовщину твоей же смерти, зануда! И вот его! - Хаус ткнул большим пальцем через правое плечо в сторону местанахождения своего защитника.
- Хаус, я очень ценю твою скорбь, - снова зашипел Джеймс. - Но не мог бы ты не пререкаться с судом?
- Мне кажется, - мурлыкающим голосом проговорила одна из девиц — та, что показалась Хаусу похожей на Кэмерон, - прения по этому вопросу можно опустить. Судимый придерживался - и не скрывает это — скорее, атеистических взглядов, было бы странно с его стороны, посвящать каждый седьмой день тому, кого, по его мнению, не существует.
- Уилсон, - Хаус, вдруг задавшийся вопросом, чуть подпихнул в бок своего защитника. - А эти, которые судят... они — кто?
- Асклепий с дочками.
- Че-го? - у Хауса от удивления отвисла челюсть.
- Чему ты удивляешься? Ты же врач — это твоя основная сущность. У меня, между прочим, за председателя Гуань-Инь была...
- Круто! Уилсон... если это Асклепий, почему он такой... бесцветный?
- Выхолощен. Сам знаешь, искусство медицины давным-давно бизнес подмял. Вон хоть Воглера вспомни.
- А почему он в бейсболке?
- А почему он должен быть в цилиндре? Тише!
- …снимается за недоказанностью, - донёсся до них конец фразы председательствующего Асклепия. - Ладно, - он простецки подмигнул секретарю. - Поехали дальше.
- «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле», - вычитал секретарь очередную заповедь.
- С двенадцати лет отца ненавидел, - съябедничали из преисподней.
Очередной чёрный шар рухнул на чашку весов — их уже существенно перекосило. Публика загомонила.
- Это не его отец! - с места выкрикнул Катнер.
- Не суть, - отрезала Эмбер. - Он его воспитывал.
- Значит, так воспитывал!
- Нормально воспитывал, без битья.
- При чём тут вообще битьё?
- Так позовите его отца - пусть он сам скажет, - кажется, это был голос Тринадцатой.
- Вызовите отца!
- Пригласите его отца!
- Как представитель защиты судимого, требую допроса свидетеля Джона Хауса, - подал голос Джеймс, теребя себя за ухо так, словно хотел его оторвать.
Очередной хлопок с лёгким облачком озона Хауса уже не удивил.
- Я здесь, - Джон Хаус приосанился, медали на груди металлически звякнули.
- Вы вызваны для дачи показаний по делу вашего сына Грегори Хауса. - сообщил скрипучим голосом секретарь, и Хаус всерьёз задумался, не носит ли он имя Ибн Сина.
Джон закашлялся.
- Обвиняется по четвёртой заповеди, неисполнение с отягчающими обстоятельствами, - зачитал с листа Ибн Сина. - Что вы можете показать по делу о несоблюдении Грегори Хаусом четвёртой заповеди, полковник?
- Где там отягчающие-то? - снова с места проворчал Катнер.
- Да-да, я протестую! - спохватился Джеймс. - Отягчающих не было.
- Поднял руку на отца в девятнадцать лет, - глас снизу дал понять, что никаких белых пятен не будет.
- Да ты что! Это правда? - ахнул защитник.
- Надо бы быть в курсе дела, за которое взялся, а, Джеймс Уилсон? - поддел всё тот же «нижний» голос. - Похоже, вы очень мало знаете о своём подзащитном.
Джон Хаус на трибуне и Джеймс Уилсон у правого плеча судимого дружно и густо побагровели:
- Строго говоря, это не было рукоприкладством... - проговорил, наконец, полковник.
- А с вашей стороны? - снова выкрикнули из публики — по голосу, вроде, Тринадцатая.
- Я прошу свидетеля обвинения дать пояснения по делу, - слегка заикаясь, выдавил всё ещё красный, как помидор, Джеймс.
- Протестую, - спокойно сказала Эмбер. - История известная. Суд располагает материалами. Остальные могут снять ментальный рисунок. В деле замешана миссис Блайт Хаус, ныне живущая, а согласно пункта тысяча восемьсот двадцать девятого порядка семь-ноль-девять-ноль, подробности историй, в которых замешаны живые, не могут быть трактуемы однозначно до смерти таковых и, следовательно, не могут рассматриваться ни в качестве обвиняющих, ни в качестве оправдывающих судимого.
- Согласен, - Асклепий опять постучал ключом. - Вопрос об отягощении снимается. Остаётся простое несоблюдение.
- По собственным словам судимого, он ненавидел отца настолько, что всячески избегал контактов с ним и даже не хотел присутствовать на его похоронах, - зачитала с появившегося внезапно в её руках свитка пергамента Эмбер. - Хаус, это правда?
Впервые за время судебного заседания Хаус слегка побледнел и опустил голову.
- Разрешите реплику, - в зале поднялась рука седоватого худого мужчины с таким же браслетом на руке, как у Джеймса. Хаус не узнал бы его, если бы не австралийский акцент. - Я прошу принять во внимание, что и означенный Джон Хаус не присутствовал в зале, пока его не пригласили, так что их обоюдное нежелание отдать последний долг может быть опущено по взаимозачёту. С другой стороны, я не думаю, что смерть отца оставила судимого равнодушным. Мой сын тогда сказал: «Что бы там Хаус ни говорил, думаю, что ему очень плохо». И он был прав. А слова... Да боже мой, кто же по-настоящему верит словам!
- Спасибо, доктор Чейз, - с чувством поблагодарил Джеймс, тогда как Хаус только бросил взгляд искоса. - Вы выразили мою мысль. Что бы Хаус ни говорил, он по-настоящему никогда не нарушал четвёртой заповеди. Он уважал своего отца и не хотел доставлять ему повода сожалеть о сыне. Кто виноват в том, что требования Джона Хауса не учитывали особенностей личности Грегори Хауса? И он испытывал раскаяние в тех недобрых чувствах, которые...
- Слушай, - потерял терпение судимый. - Чем слушать всю твою чушь, я лучше лишний чёрный шар получу, клянусь.
- Судимый, - повысил голос председательствующий Асклепий. - Просто ответьте на вопрос: вы считаете, что вами исполнена четвёртая заповедь или нет? Суд учтёт ваш ответ — и никакие иные обстоятельства. Итак, вы должным образом исполняли четвёртую заповедь и почитали своих отца и мать?
- Нет, - хрипло, но твёрдо ответил Хаус.
- Белый шар! - взревел зал, видя, как снова качнулись чаши весов.
- Эй, - шёпотом окликнул Хаус своего защитника. - А ты говорил, раскаяние на отношение суда не влияет...
- Все врут. - усмехнулся Джеймс. - Осталось пять пунктов, Хаус. Это уже быстро. Под пятым пунктом, кажется «не убий»...
- Судимый, случалось ли вам лишать человека жизни? - спросил Асклепий.
- Конечно. Я же врач.
- Я имею в виду преднамеренное убийство, а не врачебную ошибку.
- А где проходит грань? Всегда ли можно быть уверенным, что подсознание не подталкивает разум в определённом направлении?
- Всегда можешь быть уверенным, что подталкивает, - любезно просветили из преисподней. - Даже не сомневайся.
- Эвтаназию считать?
- При эвтаназии врач исполняет последнюю волю больного. - заметил задумчиво защитник Джеймс. - А разве последняя воля — не священна даже и здесь?
Что-то в его последних словах явно насторожило Хауса. Его взгляд вдруг остекленел. Он словно на миг отключился от происходящего. «Я его осенил? - изумлённо подумал Джеймс. - Симптомы похожие, но... Что бы это значило?»
- Весы в равновесии, - указала одна из заседательниц, Гигиея или Панацея — не суть; размер груди у них был примерно одинаковый.
- Видимо, ответа на этот вопрос не знает никто, - заметила вслух Эмбер.
- Убийство — смертный грех, - неуверенно заметил Джеймс. - Хотя...
- Слушай, - пихнул его Хаус, - ты меня вообще защищаешь или топишь?
- Ещё не разобрался? - взгоготнула преисподняя. - Он всю жизнь именно это только и проделывает. Тебе пора понять, на чьей он стороне.
- Я — на стороне Хауса! - обиженно взвился Джеймс. - Я всегда за него, что бы вам там ни казалось! Я даже против него за него!
- Эй!- продолжал веселиться тартар. - Кто-нибудь понял вообще, о чём он.
- Я понял, понял, - Хаус успокаивающе похлопал разволновавшегося Джеймса по плечу. - Всё в порядке, расслабься.
- Убийство — смертный грех! - убеждённо крикнул Джеймс. - Но мы... мы все это делаем! Но не обсуждаем! Мы играем в игру — говорим иносказательно или вообще никак! И он, - Джеймс ткнул пальцем в небо, - поступает точно так же. Всегда.
- Легче-легче, - постучал по столу Асклепий. - Уж кто-кто, а Он, как создатель, имеет на это полномочия.
- А он, - указал на Хауса Джеймс, - тоже имеет! Он спасает жизни. И даже в тех случаях, когда Бог напортачил. У них было три-три. Никто не выиграл.
- Я боюсь, ты сейчас огребёшь, - негромко проговорил Хаус.
- Плевать. Видишь же, весы неподвижны. Они не могут договориться по этому вопросу даже между собой.
Хаус благоразумно не стал уточнять, кто такие эти «они».
- В таком случае, вопрос снимается. Высокие стороны... гм... - Асклепий закашлялся. - Я имею в виду, высокая и низкая стороны не возражают?
- Возражений нет, - грянуло сверху. - На судимого оказывали давление при совершении деяний по несоблюдению заповеди, наказуемых мучениями собственной совести, что может расцениваться, как смягчающие обстоятельства, и если суд придёт к выводу, что решение каждый раз опиралось на позитивную мотивацию, а не было спровоцировано неуважаемым оппонентом путём физического контакта, в просторечии именуемого подталкиванием...
- Да пошёл ты, - скучно буркнуло снизу. - Не возражаю. Что-то затянули вы сегодня заседание, голуби. Пора бы закругляться. Что там у вас дальше по прейскуранту? Перепихон?
- Заповедь о прелюбодеянии или, как выражается господин Средоточие Тёмных Сил Вселенной, «Перепихон», - послушно объявил секретарь.
- Хаус даже голову пригнул от грохота посыпавшихся на «чёрную сторону» шаров. Правда, это не были полноценные шары — скорее, маленькие шарики, вроде теннисных, и, по всей видимости, такие же лёгкие, но их оказалось много, что снова сказалось на положении чашек весов.
- Вы мне льстите. - заметил судимый, косясь на этот шаропад.
- Всё точно, - возразил Асклепий. - Здесь ошибок не бывает.
- Это ведь за все годы, - виновато шепнул Джеймс.
- По-моему, у вас опять в терминах расхождение. Вы называете прелюбодеянием сексуальную связь вне брака, ведь так? Или сексуальную связь, не освящённую церковью?
- Вау! - фыркнула Эмбер. - Это не вам тут льстят, Хаус. Это вы себя недооцениваете. Шары только за секс без любви, всё остальное — дискутабельно.
- Тогда они не чёрными, а серыми должны быть, причём на обе чаши. Любовь — понятие абсолютное только для прыщавых подростков.
- И опять врёте, - с удовольствием сказала Эмбер. - Вы так не думаете.
- Ложь — наказуема! - зычно напомнил голос с «горних высей». - Ещё один чёрный шар.
- Поздравляю, - растерянно пробормотал Джеймс, косясь на весы, - Ты уже себе на вечные муки заработал.
- Можно подумать, я к этому усилия прикладывал!
- Между прочим, следующая заповедь «Не кради».
- И что?
- И тебе припомнят запрятанные под листья салата бифштексы.
- Но ведь ты их всё равно оплачивал.
- Полагаешь, то, что ты залезал в мой карман, а не в чей-то ещё, тебя оправдает?
- Зависит от того, - вмешался председательствующий, - насколько добровольным было в этих случаях ваше желание быть обкраденным. Это легко выяснить. Если вы добровольно делились с судимым, чёрного шара не будет. Если же...
Он не успел договорить — чёрный шар рухнул на чашу весов, публика — и даже Эмбер — дружно и трагично ахнула.
Впервые с момента начала судилища лицо Хауса не только явственно побледнело, но и сделалось испуганным. Ничего не говоря, он повернулся и посмотрел своему защитнику прямо в глаза.
- Это неправда. - ошеломлённо прошептал Джеймс. - Это неправда! - заорал он в следующее мгновение. - Я хотел этого, всегда хотел! Я хотел, чтобы он крал у меня еду и одалживал деньги без отдачи! Я... я жил этим! Зачем же вы лжёте — ведь вы же Высший Суд!
- Но тебя это раздражало, - виновато проговорил Хаус. - Может быть, здесь это считается?
- Меня это не раздражало — я притворялся, что меня это раздражает. Мне это нравилось, потому что я казался себе лучше. Великодушнее, правильнее. Я обманывал себя, льстил себе, а ты давал мне такую возможность, потому что... потому что ты любил меня!
Странное дело — чёрный шар оставался на месте, он никуда не делся, но отягощённая им чаша весов вдруг дрогнула и приподнялась.
- А это что значит? - бесцеремонно спросил Хаус, указывая на неё пальцем.
- Чистота побудительного мотива не отменяет дурного поступка и не делает чёрного белым, - пояснил ровным голосом Асклепий. - Но существенно изменяет его тяжесть, как видите.
- То есть, это не значит, что он, - Хаус дёрнул подбородком в сторону Джеймса, - сказал правду? Это только о моих мотивах говорит — не о его, ведь так? - он снова попытался перехватить взгляд Джеймса, но Джеймс отвернул лицо.
- Не отвлекайтесь, - мягко попросил председательствующий. - Это не его суд.
- Но мне это очень важно. Неужели я не могу узнать даже теперь, после смерти?
- Узнать — нет. Вы можете поверить ему. Или не поверить. Точно знать могут только оппоненты, - и Асклепий выразительно возвёл глаза, а потом потупил.
- Осталось совсем немного, - секретарь, кажется, впервые взглянул на Хауса с какой-бы то ни было эмоцией. И этой эмоцией было сочувствие. - «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
- Попросту не ври, - растолковал Асклепий.
- Все врут.
- Вы могли бы стать исключением. У вас были для этого все задатки.
- Моя правдивость сделала меня несчастным.
- Несчастным вас сделало кое-что другое. Вы нарушили последнюю, девятую, заповедь — и этим навредили себе.
- Я чрезмерно завистлив? - кажется, Хаус удивился всерьёз. - Насколько я помню, девятая заповедь как раз о зависти - «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
- Волов и ослов мало, кто желает, - с улыбкой заметила со своего места Эмбер. - Вы пожелали чужого счастья. Хаус, счастья, которое вам — лично вам — никак не подходило. Вам нужно было искать своё, а вы стали лепить себе «как принято» и вместо счастья слепили... - она усмехнулась, - замок из сырого песка. Который смыло первой же волной житейского моря.
- Здесь виноват не он, - поднял голову Джеймс. - Его песочный замок всем не давал покоя. С самого его детства - полковник поправит меня, если я не прав — его пытались то тянуть, то сжимать, как на прокрустовом ложе, подгоняя под стандарт. И я тоже делал это, уверенный в своей правоте, в том, что самому Хаусу будет лучше, если его подогнать, выровнять. Мы не понимали, что во-первых, это всё равно невозможно, а во-вторых, лучше никому не будет.
- Итак, - Асклепий снова постучал ключом по столу, требуя внимания. - наше заседание практически завершено. Судимый не безгрешен и не так уж виновен в своих прегрешениях. Да будут мне свидетелями стороны-оппоненты.
- Свидетельствую, - громыхнуло сверху, - что он не безгрешен.
- Свидетельствую, - проскрипело снизу, - что он грешен не больше других.
- Можно вопрос? - Хаус, у которого лопнуло терпение вскинул голову и дерзко посмотрел на Асклепия, которого так и не понял, стоит ли признавать Асклепием, особенно с учётом бейсболки. - Эти ваши оппоненты... Кто они? Бог и дьявол?
- Всё немного сложнее, судимый. Они — не бог и не дьявол. По крайней мере, не Бог и не дьявол в вашем представлении. Они по сути, и есть ваше представление. Ваше представление о добре и зле, если вам угодно. И не то, которое вы декларируете, а то, которое есть у вас на самом деле.
- Значит, всё это... - начиная догадываться, Хаус обвёл широким жестом зал.
- Вы всегда были догадливы. Это всё — ваше представление о последнем суде.
- И на самом деле этого ничего нет?
- Ничего нет.
- И все эти люди — они не существуют?
- Нет.
- Они умерли? Их нет? Все они — папа, Тринадцатая. Эмбер, Катнер, Уилсон... только моё воображение?
- Ваши агональные галлюцинации.
Хаус быстро обвёл взглядом зал. Тринадцатая улыбалась ему, Катнер смотрел, приоткрыв рот, отец покусывал губы. Эмбер подняла брови и вопросительно шевельнула подбородком. Хаус снова повернулся к Джеймсу:
- И ты? — это прозвучало, как сакраментальное «и ты, Брут!».
- Конечно. Ты же помнишь...
Вскрикнув. Хаус закрыл руками лицо. Он поверил Асклепию сразу, хотя всё в нём протестовало против этой веры. Но он всегда знал, что на самом деле ТАМ ничего нет.
- На всякий случай... - тихо проговорил Асклепий, - помните: камень, который катится на вас с горы, можно отклонить одним толчком пальца. Главное: не пропустить отправную точку. У вас остаётся последнее желание. Самое последнее. Не ошибитесь с ним, Хаус. И не просите невозможного.
- Не знаю... - беспомощно проговорил Хаус, и его голос дрогнул, как у испуганного ребёнка. - Я не хочу умирать... и не хочу, чтобы они умирали... И не хочу...
Он не успел договорить — с новым хлопком и облачком озонового запаха в зале суда появился ещё один человек. Наклонившись к уху секретаря, он что-то быстро зашептал.
- Как?! - секретарь вскочил на ноги. - Это неслыханно! Да таких проколов... Быть не может!!!
- Надо было сразу проверить, - злобно зашипел новоявленный тип.
- Да ведь семь минут реанимации — это все сроки уже...
- Время смерти...
Электрический разряд сотряс тело Хауса, отозвавшись болью в разбитой голове...

… Молодая женщина в красном шарфе вытряхнула на ладонь пару маленьких продолговатых таблеток. Её спутник, сидевший через проход — отчаянно пьяный неряшливый тип с палкой — громко хмыкнул и, повернувшись, задел локтем своего соседа.
- Полегче! - сердито буркнул сосед, бывший явно не в духе. - Если напились до потери координации, вызвали бы такси.
- Слыхала, жадина? - обратился пьяный к женщине. - Ну вот что ты не вызвала нам такси? Могли бы пообжиматься на заднем сидении, - и, протянув руку через проход, он цапнул её за колено. Женщина резко отстранилась — таблетки скатились с её ладони на пол.
- Помощь не нужна? - предложил сосед пьяницы. - Если этот мудак к вам пристаёт...
- Нет-нет, - быстро возразила женщина. - Это мой друг. Вернее... друг моего мужа... Вообще-то, неважно, просто мне не нужна никакая... - она не успела договорить — сокрушительный слепящий удар швырнул её вперёд — это огромный грузовик-мусоровоз, потеряв управление, на полной скорости врезался в бок автобуса.
Свет, лязг, визг тормозов, звон осколков. Небо и земля принялись поспешно меняться местами, словно играющие в чехарду дети. Пассажиры автобуса, испуганно крича, визжа и хрипя, закувыркались внутри салона, словно горошины в жестяной коробке. Тот, кто предлагал женщине помощь, вдруг понял, что он лежит на потолке салона автобуса, оказавшегося на этот раз полом, осыпанный осколками, а пьяница с палкой, уже без палки, приподнявшись на руках, ищет глазами свою спутницу, и с его разбитого виска часто, как весенняя капель шлёпаются тёмные шарики крови.
Она нашлась возле соседнего сидения — бледная до синевы, трясущаяся, с огромной рваной раной на бедре.
- Нужно перетянуть шарфом, - сказал пьяница, мигом протрезвевший ввиду серьёзности положения.
- Мне холодно... - жалобно пробормотала женщина, стуча зубами.
- Будь со мной. Просто не отключайся, - он что есть силы затянул шарф, но сил у него оказалось не много — кровь всё ещё сочилась.
- Так ты и не успела принять свои таблетки, - проговорил он, словно это сейчас было важнее всего. Впрочем, он, наверное, проговорил это уже в беспамятстве, потому что в следующий момент отчаянно-голубые глаза его помутились и он повалился на пол без сознания...

… - Всегда лучше знать, - авторитетно заявил крепкий и спокойный от уверенности в себе врач-афроамериканец в белом халате и модном серо-сиреневом галстуке под воротником пижонской лиловой рубашки. - Ты правильно поступаешь. Недостаток информации чуть было не погубил Эмбер. Незнание факта не изменит его. Хочешь, я посмотрю первым?
- Нет уж, я сама посмотрю. - скуластая и глазастая девушка-врач тряхнула волосами и решительно надавила кнопку: «вывести данные». На экране высветились чёрные строчки длинного списка наследственных болезней, которые могут быть выявлены ДНК-анализом. Девушка и афроамериканец столкнулись головами перед экраном.
- Негатив, негатив, негатив, - вслух вычитывал афроамериканец, и его белозубая улыбка становилась всё шире. - Вот видишь... А ты боялась! Если бы ты не сделала этот анализ, жила бы ещё бог знает, сколько времени с этим страхом. Кстати, что ты делаешь сегодня вечером?...

…- Как хорошо, что ты приехал! Какое это облегчение! - мать обхватила голову Хауса и, насильно пригнув к себе, поцеловала, а он, как всегда, ужасно смутился и постарался вырваться. - Спасибо тебе, Джеймс! -
- Меня не за что благодарить, - сказал Джеймс. - Я только за шофёра. Это ваш Грэг — светило медицины.
- Покажи-ка мне его кардиограммы, - «светило» сразу перешло к делу.
- А не хочешь зайти поздороваться?
- С его инфарктом? Зачем? Я с ним давно и назойливо знаком: передне-задне-перегородочно-верхушечный, трансмуральный. Сердце, как тряпка, придётся повозиться. Чем они его лечат?
- Он же никогда не жаловался на боли. Вот, Грэг, здесь, на листке...
- Не так хорошо. При длительном течение процесса успевают развиться коллатерали, и тогда зона поражения меньше. А здесь пахнет формированием аневризмы и лёгочным сердцем. Значит так: с места его трогать нельзя. Сейчас поставим капельницу и подключим монитор. Я кое-что привёз — на первые сутки хватит.
- Они мне сказали: в больнице...
- Я же сказал: его пока нельзя трогать с места. Если бы они сейчас начали его туда-сюда таскать и возить, развился бы отёк лёгких или разрыв миокарда — хорошо, что ты им не позволила.
- Я ждала твоего приезда. Я им сказала: мой сын — великолепный врач, и всё будет так, как он скажет...

… Катнер обхватил голову руками и покачался на стуле туда-сюда. Он уже принял решение и теперь оставалось привести его в исполнение. Никому бы и в голову не пришло, что этот весёлый, позитивный парень собирается вогнать себе в голову пулю и разом прекратить все свои шутки. Но, тем не менее, он собирался это сделать. Его достал «круговорот веществ в природе». Когда каждое утро он встаёт по звону будильника, наталкивает в себя хлопья с молоком, выпивает сок, идёт на работу, работает, заканчивает работу, идёт домой, наталкивает в себя хлопья с мясным соусом и ложится спать, чтобы наутро снова проснуться по будильнику. В это хорошо играть пять лет , ну, десять, но если представить себе, что это будет снова и снова повторяться двадцать, тридцать, сорок лет — вообще всё время, которое ему отпущено, становится страшно. Катнер взял пистолет в руку. Ему подумалось, что лучше пойти и лечь в кровать — тогда не нужно будет падать от выстрела, и его найдут в физиологичной позе. Как оказалось, до спальни идти чертовски далеко — он шёл, наверное, час. Или год. И, едва дошёл, заколотили во входную дверь:
- Катнер! Катнер, ты дома? Лоренс! Хаус рвёт и мечет! Он убьёт тебя! Точно убьёт!
Ему сделалось смешно — он сам собирался убить себя, а его пугают тем, что его убьёт Хаус. Он поднёс пистолет к виску. Курок сухо щёлкнул. Осечка?
- Да здесь незаперто, - сказал Форман. - Просто открывается в другую сторону.
Понимая, что сейчас они войдут, он заторопился и снова даванул спуск, но в последний миг словно толчок изнутри отбросил его руку. Что-то огромное, горячее, грохочущее, чёрно-красное сотрясло мир...
- Если бы вы не приехали ребята, ему бы точно, крышка, - сказал парень из «скорой помощи», пристраивая капельницу на штативе. - От такого кровотечения он бы минут через пять ушёл в астрал. Хорошо ещё, что мозги не вдребезги. Должен выжить...
- Без тебя знаем, - буркнул Форман.

...Кто-то вошёл в сканерную, задышал над ухом. Хаус сначала подумал, что это вернулся Чейз, но потом уловил запах духов.
- Эти три дня не в счёт, - не оборачиваясь, сказал он. - Он сам меня похитил, так что следующая среда всё равно моя.
- Если вам всё удалось, в следующую среду он будет занят не со мной и не с вами, - откликнулась Эмбер, - а с ребятами из торакальной хирургии. Ну! Что там?
Не отвечая, Хаус подался вперёд, словно картинка на мониторе оказалась слишком мелкой и нуждалась в разглядывании.
- Хаус! - встревоженно окликнул Уилсон, поглоченный сканером. - Хаус...

- Время смерти...
Электрический разряд сотряс тело Хауса, отозвавшись болью в разбитой голове...
- ...девятнадцать сорок пять...
- Какого чёрта! - вскрикнул тонкий голос. - Он жив! Есть пульс! Катнер, помоги!
- Где я? - сипло спросил он, обводя постепенно яснеющим взглядом знакомые стены.
- Это больница «Принстон-Плейнсборо». Не узнал?
- Кадди?
- А ты кого ожидал увидеть, интересно? Анджелу Дэвис?
- Но ведь... ты уволилась...
- Что?! С чего бы это?
- Мы расстались, я разрушил твой дом... Я же в тюрьме за это сидел...
- Хаус... ты хорошо себя чувствуешь? Какая тюрьма? У тебя тяжёлое сотрясение мозга. Ты попал в аварию. Автобус перевернулся. Вас с Эмбер доставили сюда — у неё почки контужены, у тебя черепно-мозговая. Ты что, совсем ничего не помнишь? Как вы оказались там вместе? Что произошло? Ребята, он дезориентирован.
Хаус закрыл глаза. Он не мог понять, где сон, а где явь, подарили ему пару лишних лет жизни или отняли, получил ли он второй шанс или первый был иллюзией, игрой болезненно травмированного мозга.
- Я отброшен к началу, - пробормотал он. - Я опять отброшен к началу... Теперь самое главное — не пропустить отправную точку...

@темы: Доктор Хаус, Докитор Хаус