[olganov2]

Король улыбок - вторая часть:
Они прибыли через неделю самолётом, предварив меня электронным письмом с просьбой снять им номера в гостинице. Я сделала всё, как они просили, и поехала за ними в аэропорт сама, на своей машине. Авиаперелёт оказался для доктора Хауса, как мне потом объяснил доктор Уилсон, тяжёлым испытанием. Это был первый случай за долгое время, когда он решился подняться на борт самолёта, и некоторые аспекты просто не мог предвидеть. Того, например, что при взлёте травмированное внутреннее ухо вдруг отзовётся жестокой болью, а единственное слышащее заложит, и изображение, транслируемое очками, сделается с помехами и чрезмерно ярким – настолько, что он, практически оглохнув и ослепнув, потеряет возможность ориентироваться в пространстве. Однако, кое-что он предвидел – само возникновение непредвиденных обстоятельств - и накануне вечером подробно обговорил с Уилсоном, что делать, например, если его вдруг охватит паника, и он утратит на время рациональность и чёткость мысли. Он не мог предвидеть того, что воображение, помноженное на больную память, сыграет с ним злую штуку, и ему покажется вдруг, что самолёт захвачен, что в салоне взрывы. Но зато он вполне отдавал себе отчёт в том, что возможна ситуация, при которой ближайшие полсалона и стюардессы будут пялиться на него, кричащего и бьющегося в истерике, пока дюжий Кларенс, прижимая его плечи к спинке пассажирского кресла, уговаривает успокоиться и не пугаться, а Уилсон, зубами сдёрнув колпачок с иглы, вводит успокоительное прямо сквозь джинсовую ткань. Мог предвидеть, что после такого всё время полёта пролежит в мягком кресле без сознания, но едва ли предвидел, что и из самолёта будет вынесен на руках, вызвав ужас молоденькой дурочки Кастл.
Я встречала их в аэропорту и, действительно, здорово испугалась при виде безжизненно обвисающей фигуры с запрокинутой головой – Кларенс пронёс его, как младенца, на руках и умостил в вынесенном за ними кресле, как большую ватную куклу, без особенного напряжения, хотя, как я уже заметила, тело доктора Хауса было длинным и негибким. «Этот Кларенс очень силён, - подумала я. – Большая удача для доктора Хауса». Но беспокойство снедало меня, и я почти бегом поспешила навстречу доктору Уилсону, шедшему за ними, подобно вокзальному носильщику, с двумя спортивными сумками через плечо и одной в руках.
- Что-то случилось? Ему плохо?
- Ничего, уже всё хорошо, - устало ответил он. – Паническая атака при взлёте, пришлось дать лекарство – теперь он загружен. В своём письме я просил вас организовать нам два номера в местной гостинице, один из которых должен быть непременно на двоих, потому что доктор Хаус никогда не остаётся один на ночь, и кто-то из нас – я или Кларенс - должен будет спать рядом с ним. Вы сделали то, что я просил? Если да, мы лучше сейчас поскорее поедем в гостиницу, а к деловым переговорам приступим позже, когда доктор Хаус будет в состоянии их вести.
Я уже заметила, что говоря о докторе Хаусе, доктор Уилсон переходил на официальный тон секретаря-референта при влиятельной особе, хотя между собой они общались иначе, а Кларенс и вообще помалкивал. «Это очень странное трио, - невольно думала я. – Странное, странное трио, словно король со свитой». «Король улыбок», - кстати же, вспомнилась мне надпись на его рубашке.
- В гостиницу я вас сейчас сама отвезу, - сказала я. – как и собиралась. Мой автомобиль запаркован у северных ворот, и кресло вполне поместится в багажнике. Пожалуйста, вот сюда, как раз до конца дорожки.
Кларенс бойко покатил инвалидное кресло вперёд. Доктор Уилсон же намеренно отстал от него и меня тоже придержал за локоть, как видно, желая о чём-то переговорить без лишних свидетелей. Я послушно замедлила шаг и вопросительно посмотрела на него, но видно было, что заговорить ему неловко или затруднительно – он потирал ладонью шею, сдавливал двумя пальцами переносицу, как это делают люди привыкшие носить очки, хотя очков на нём не было ни сейчас, ни в первую нашу встречу. Наконец, я решила прийти ему на помощь и подтолкнуть:
- Вы что-то хотите сказать мне, доктор Уилсон? Я вас внимательно слушаю.
- Ведь вы же знаете о том, что с ним… случилось, - проговорил Уилсон, с трудом подбирая слова. – Знаете, почему он… такой?
- Я знаю только то, о чём писали газеты.
Он вздохнул так глубоко, словно мучился одышкой, и заговорил, как если бы вокруг вообще не было слушателей:
- Столько времени прошло, мы все успели немного забыть о кошмаре. Но не он. Сегодня было… было ужасно, как будто нас всех отбросило назад, к началу. Эти панические атаки – они, конечно, стали намного реже, чем в первые дни – отражение пережитой реальности, а не болезненных фантазий, что и ужасно. Конечно, сейчас он держит себя в руках, он справляется, и очки тут хорошее подспорье – у него есть возможность ориентироваться в пространстве, это помогает не теряться. Я помню, какими трудными были первые дни, когда он был заключён в непроницаемый кокон темноты и тишины, - доктор Уилсон показал руками с напряжёнными пальцами этот кокон. - Слава богу, что он тогда много спал и мало думал – иначе он, пожалуй, не выдержал бы. Не сохранил ясность ума, я хочу сказать. Но сны и воспоминания до сих пор преследуют его, и они всегда были серьёзной проблемой. Я могу видеть, что они для него означают. Но я до конца не знаю и знать не хочу, что с ним было там, где он находился, будучи фактически похоронен для мира. И он щадит меня, не навязывая подробностей. Но я, даже и не зная всего, прекрасно понимаю, что такое не могло пройти для психики даром. Это совершенно точно, это даже не обсуждается. Хаус психически нездоров, едва ли он станет когда-то психически здоровым. И всё-таки, как бы всё это ни выглядело со стороны, он в здравом уме и твёрдой памяти. Поверьте, я не просто потакаю ему, я имею все основания доверять его суждениям. Он – очень рациональный, практический человек, и его решения – окончательные решения, что бы он ни решал, будь то выбор салата за обедом, будь то подписание бумаг о передаче пяти миллионов на счёт клиники заместительного протезирования. Он, кажется, всерьёз поверил в вас и ваш «электромиостеп», хотя в своих надеждах он и раньше боялся признаваться. Я очень, очень хочу, чтобы он не обманулся. Если вы знаете о каких-то подводных камнях, о которых вы говорили, не будьте меркантильной, не гонитесь за его деньгами – скажите мне правду прямо сейчас.
- Доктор Уилсон! – возмутилась я, но он продолжал, не слушая:
- И не вздумайте, упаси вас господи, в его присутствии говорить о нём в третьем лице. Все вопросы должны быть обращены к нему лично, все советы даны ему лично. Прошу вас прислушаться к моим словам: это очень важно. Для человека гордого, независимого, самолюбивого – а он такой и есть – и без того достаточно болезненно прибегать к посторонней помощи, притом даже в таких мелочах, о которых и упоминать-то не принято. Я всё думал, что его заставило сделать такое крупное вложение в ваш проект – даже его необыкновенные очки обошлись куда дешевле. Так вот, полагаю, что это была ваша фраза на конференции про обретённый контроль над собственной жизнью. Вы склонили Хауса к решению – поверьте, это дорогого стоит, но я… я боюсь, чтобы он не разочаровался. Скажите, этот ваш прибор, действительно, так хорош, как его демо-версия?
Честно говоря, я уже хотела всерьёз рассердиться – ведь у меня фактически уточняли, не наврала ли я во время демонстрации слайдов в Международном Деловом Центре, но, взглянув в лицо доктора Уилсона, я передумала злиться: он выглядел очень усталым.
- Вам трудно быть всё время с ним рядом? – сочувственно спросила я. – Но вы же ведь делаете это не по долгу службы?
- Нет-нет, мы просто давние друзья. По долгу службы это делает Кларенс, но он тоже очень привязан к Хаусу.
- Неудивительно. Мне кажется, доктор Хаус – редкостный, необычный человек. Даже одно то, что он находит в себе силы жить и работать, мне кажется, у любого должно вызвать восхищение, несмотря на некоторую его… эксцентричность, да? – последнее я произнесла полувопросительно
-Да? – так же полувопросительно повторил доктор Уилсон и улыбнулся немного задумчивой, а немного, пожалуй, озорной улыбкой, но больше ничего не сказал, а я не спросила – тем более, что мы уже успели за разговором дойти до парковки.
Во время поездки рядом со мной сидел Кларенс – доктор Хаус был водворён на заднее сидение, под опеку доктора Уилсона, и не приходил в сознание почти до самого конца. Только за несколько кварталов до гостиницы я услышала сзади короткий вздох и сипловатый голос:
- Плохо помню… Я что-то устроил в самолёте?
- Не парься, - небрежно проговорил Уилсон. – Ты давно не летал, и никто не виноват в том, что твои очки сбесились и начали транслировать тебе внутреннюю жизнь шаровой молнии. Кого угодно бы переклинило.
- Вы меня вырубили?
- Нам пришлось. Это же самолёт – никто не потерпел бы пассажира, не желающего сохранять спокойствие и оставаться пристёгнутым во время взлёта. Но ведь мы, в принципе, это предвидели и всё обсудили, так что… всё в порядке? – нерешительно и немного обеспокоенно уточнил он, словно извиняясь.
- В полном, - заверил Хаус. - Ладно, с этим ясно. А сейчас мы где?
- Едем в гостиницу. Нас везёт доктор Кастл.
- Привет, жалкое подобие бога! – насмешливо поздоровался он со мной.
- Здравствуйте, доктор Хаус. С приездом, - не оборачиваясь, чтобы не отвлечь внимание от дороги, откликнулась я.
- Угу-м.. Уилсон, очки в порядке? Я ничего не вижу, - в его голосе я почувствовала сдерживаемое, но сильное беспокойство.
- Я их выключил в самолёте – не помнишь? Сейчас включу. Ты готов? И нужно проверить настройки.
- Убери руки, я сам включу.
Сзади возня и тихое переругивание:
- Ну что ты делаешь? Сломаешь же!
Резкое:
- Отвали!
- Хаус, это дорогая вещь, и она не виновата в том, что не проверялась на авианагрузки – за что ты ей мстишь? Ну, нет же никакой беды - будешь летать в выключенных. Подожди, я…
- Сказал, отвали!
- Да дай ты уже сюда! – судя по звукам, доктор Уилсон, потеряв терпение, предпринял короткий яростный штурм, в результате которого с трудом, но завладел-таки очками. Хаус яростно засопел, как ребёнок, которому не удалось настоять на своём.
- Ну вот, так нормально? – весело и победоносно спросил у него Уилсон ещё через несколько мгновений.
- Сойдёт, - буркнул Хаус, капитулируя – и тут же, честное слово, хоть это и из области метафизики, я затылком почувствовала его взгляд.

Но на этом наше общение на сегодня и закончилось – гости мои отправились в свои гостиничные номера, а о нашей деловой встрече мы договорились на завтра – доктор Уилсон долго извинялся за задержку, но «вы сами видите, как он утомлён – ему просто необходим отдых сейчас». Я заверила его в том, что ничего страшного в отсрочке нет, но в глубине души заподозрила, что отдых был необходим не только доктору Хаусу, но и самому Уилсону тоже – только темнокожий Кларенс выглядел, как консервированный огурчик. Я зауважала этого невозмутимого парня, видя, как твёрдо и, в то же время, заботливо он обращается с не самым покладистым в мире инвалидом. Заметно было и то, что Хаусу он тоже нравится. А вот в отношении к нему доктора Уилсона, безусловно, и приветливом и доброжелательном, я почувствовала, тем не менее, старательно скрываемую ревность. И то уже, что я размышляла над всем этим по дороге домой, в мою холостяцкую «берложку» - всего в двух шагах от института «Заместительного Электронного Протезирования» - лучше всего свидетельствовало о моём интересе, даже любопытстве, к этим людям.
Нет, что бы там ни говорили злые языки, жить в двух шагах от места работы – это здорово. Во всяком случае, можно «держать руку на пульсе» не только через телефон, но и непосредственно, а так гораздо вернее. Например, заскочить на пару минут, чтобы проверить, в каком состоянии наш опытный образец, нарочно приготовленный для демонстрации. То, что говорил мне в аэропорту доктор Уилсон, запало в душу. Ни в коем случае я не хотела бы ударить в грязь лицом и вызвать разочарование такого человека, как доктор Хаус. С другой стороны, я-то знала, что в его случае «электромиостеп» - лучшее решение. Всё то, с чем, по его словам, не могли справиться ортопеды, «электромиостеп» выправил бы: пластиковые накладки стабилизируют ложные суставы, продольные полые стержни дадут опору искривлённому позвоночнику, не только разгружая мышцы, но и помогая сдавленной грудной клетке лучше дышать, пружины на основе миоволокна с памятью структуры помогут работать мускулатуре рук и ног, преодолевая неизбежный при такой патологии судорожный синдром. Я видела, с чем мне придётся иметь дело, и чем больше размышляла над этим, тем больше убеждалась: доктор Хаус сможет при помощи «электромиостепа» стоять и ходить. Я уже имела все мерки, высланные доктором Уилсоном, и подгонка образца почти завершилась – кое-что можно будет подправить прямо по ходу эксперимента.
- Как думаете, Ив, он не слишком тяжёл?- спросила я взвешивая на руке аппарат вместе с накладным электродом.
Ив - наш механик, смышлёный малый. Некогда китайский нелегал, он был оставлен у нас, благодаря хлопотам всего института, и мы ни разу о том не пожалели – у парня золотые руки, не хотелось терять такое приобретение из-за паспортно-визовых проблем.
- Ну, он, конечно, немного тяжёлый, доктор Кастл, - согласился Ив, в свою очередь взвешивая конструкцию на ладони, - но ведь этот аппарат рассчитан на высокого роста мужчину, а не на такую хрупкую девушку, как вы. И потом, вы сами говорили, как важно тренировать мышечный корсет при параличе.
- Наш испытуемый страдает не параличом, Ив. Множественные травмы с частичным восстановлением – искривление скелета, ложные суставы. Ведь я же вас предупреждала.
- Да-да, я помню, я изменил конструкцию, усилил соединения, кое-где даже сделал свободную подгонку формы.
- Я беспокоюсь. Он ведь, наверное, должен испытывать боль при движениях – он так переломан. Сможет ли он вообще выдержать навязанную осанку? Спина у него сильно согнута, но настоящего анкилоза нет – я видела, что он может немного выпрямиться. Мышцы тоже, кажется, неплохо развиты – думаю, он уделяет лечебной физкультуре довольно много времени. И всё же, такие травмы…
- Я всё это знаю, доктор Кастл. Я видел фотографии, видел рентгеновские снимки, у меня есть все максимальные углы сгибания и отведения, все промеры. Я не думаю, что ошибся.
- Основной стержень разгрузит позвоночник в грудном отделе, где повреждения максимальны, за счёт поясницы и крестца – там почти всё цело, - вслух размышляла я. Смотреть ренгеновские снимки доктора Хауса мне нужды не было – помнила наизусть, как помнишь, хоть и хочешь забыть, приснившийся кошмар. Особенно жуткое впечатление производили кисти его рук – похоже было, что их топтали подкованными каблуками, но по тому же рентгеновскому снимку мой намётанный глаз ортопеда мог видеть, какими красивыми, какими совершенными некогда были эти руки.
- Ключицы у него заштифтованы, - вслух продолжала прикидывать я, - поэтому на их прочность тоже можно более или менее полагаться, на них будет закреплён грудной корсет, удерживающий развёрнутыми плечи. И, конечно, самое главное – тазобедренные крепления, основа-основ, ради которых всё и затевается – гибкие полукольца, синхронизирующие управление всем процессом шага через систему гибких веерных приводов.
- Руки я оставил свободными – плечевые крепления заканчиваются сразу над мыщелком, он сможет носить рубашку с короткими рукавами. Всё правильно?
- Всё абсолютно правильно, Ив. Просто, я не уверена, возможно ли это вообще…
- Всё будет хорошо, доктор Кастл, не волнуйтесь – ваш аппарат ведь и в самом деле настоящее чудо.
Но, видимо, я всё-таки волнуюсь, потому что ночью мне снится кошмар: какая-то пустая каменная комната без окон, и я понимаю, что это – та самая камера, где несколько лет назад так жестоко издевались над доктором Хаусом. Комната пуста, только на полу какие-то потёки. Я догадываюсь, что это за потёки, и мне жутко смотреть на них. Как вдруг в стене открывается такая же каменная дверь, и входит доктор Уилсон в рубашке с закатанными рукавами, галстуке и белых резиновых перчатках. У него в руках ведро с грязной водой и надписью краской: «Для камеры пыток».
- Вы пришли отмыть эти потёки? – спрашиваю я.
- Я пришёл поискать его глаза – их где-то здесь позабыли. Вы мне не поможете, доктор Кастл? Но искать можно только на ощупь – таково условие.
- Но где же мы будем их искать – здесь же пусто, ничего нет?
- А вот в этом ведре, - говорит он, и ставит ведро передо мной. Только теперь я вижу, что то, что показалось мне на первый взгляд грязной водой, на самом деле – кровь.
Пожалуй, впервые в жизни я почувствовала горячую благодарность к будильнику за то, что он своим электронным пиканьем заставил меня проснуться.
Когда я, более-менее приведя в порядок свой внешний и внутренний мир, явилась в Институт, троица гостей уже ожидала меня внизу в вестибюле. Ночь, кстати, стёрла с их лиц следы тяжёлого перелёта, озабоченность и усталость. Доктор Хаус, одетый в яркую легкомысленную гавайку и джинсы «Рэнглер», развалившись в своём кресле, сосал леденец, поблёскивая очками-аггрегатами туда и сюда, Доктор Уилсон кокетничал с девушкой на ресепшен, Кларенс на диване читал спортивный журнал, время от времени взглядывая поверх страниц на своего подопечного, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.
Как это ни странно, доктор Хаус заметил меня первый и объявил в полный голос:
- Жрица сего храма, прикосновением исцеляющая безногих, безруких и безголовых, доктор медицины Нора Энн Кастл! Падите ниц, недостойные слуги мои, пред луноликой богиней протезов и инвалидных колясок! – и сложив руки лодочкой у груди, изобразил что-то вроде поклона, едва не вывалившись при этом трюке из своего кресла и уронив на пол обсосанный леденец при усилии восстановить равновесие.
Кларенс тотчас подскочил к нему, чтобы удержать, но получил ребром ладони по руке и отступился, а мне доктор Хаус, улыбаясь, пожаловался, интимно понижая голос:
- Никакого воспитания, никаких манер. А мой главный евнух ещё и страдает провалами в памяти – забывает, что он евнух, и всё время клеит девочек. Эй, Уилсон, бросай кобеляж – пора делом заниматься.
От таких слов лицо девушки на ресепшен вытянулось и стало наливаться свекольным соком.
- Хаус! – отчаянно взвыл Уилсон. – Ну, Ника-то тут при чём? Ты же её смутил ни за что – она-то к твоим фокусам не привыкла.
- Ника? – Хаус изобразил удивление губами – единственная возможность играть лицом, оставшаяся ему в его положении. – А при чём здесь Ника? Я тебе сказал, бросай кобелировать – она может продолжать, сколько угодно, мне не мешает.
Уилсон завёл глаза и, пробормотав извинения несколько пришедшей в себя собеседнице, подошёл к нам.
- Доброе утро, доктор Кастл. Как видите, доктор Хаус в прекрасном настроении, и, пока оно его не покинуло, чем скорее мы перейдём к делу, тем лучше.
- Тогда идёмте за мной, - сказала я. – И мы можем сразу попробовать опытный образец – хочу, так сказать, показать вам товар – лицом. Всё сделано с учётом присланных материалов, коль скоро вы отказались исполнять роль манекена лично, доктор Хаус, и, возможно, что-то придётся подогнать – сами виноваты: без примерки – дороже, - пошутила я, изображая портного еврея с нашей улицы.
Надо заметить, для неподготовленного «товар» выглядит устрашающе – что-то из старых фильмов про киберов и Терминатора – сплошные провода, пружины, спицы и металлические держатели, напоминающие больше всего кандалы и наручники.
Лицо Хауса, повёрнутое к агрегату, надолго застывает неподвижно – так надолго, что Уилсон начинает беспокоиться и уже тянется к его плечу:
- Послушай, ты в порядке?
Но Хаус нетерпеливо хлопает его по руке:
- Отстань. Просто пытаюсь разобраться, чем отличается устройство для отправления естественных надобностей в космосе от многофункционального циркуля с трансмиссивным приводом, - и поворачивается ко мне: - Хотите сказать, что я должен всё это навьючить на себя и заковаться, как каторжник, и после этого мне станет легко ходить?
Я чуть было не говорю что-то вроде: «Ну, вы же видели слайды», но в последний момент успеваю одёрнуть себя – я ведь даже представить себе не могу, что и как на самом деле он может видеть с помощью своих чудесных очков. И тогда. И сейчас. Не знаю, как выглядели для него слайды, как выглядит для него агрегат. Поэтому просто говорю, что на самом деле конструкция очень лёгкая, а крепления удобны – просто выглядит устрашающе. И тут же спрашиваю, не хочет ли он попробовать прямо сейчас.
Он не отвечает. Молчит, и дыхание его становится неровным, а пальцы совершают какое-то неосознанное движение, словно он что-то катает или теребит в них. Уилсон придвигается ближе, говорит размеренно, ровным, успокаивающим тоном:
- Никто не торопит, никто не заставляет тебя, Хаус, дружище. Ты полностью свободен поступать, как хочешь, и тогда, когда хочешь.
Его слова словно бы немного успокаивают доктора Хауса.
- Ладно, - помолчав, говорит он. – Давайте попробуем. Как его надевать?
- Закрепить манжеты и ремни можно стоя или лёжа, если вы не можете стоять. Управление будет под пальцами, есть и голосовое, но пока вы не освоитесь, вашими движениями придётся управлять мне.
Это ему совсем не нравится – я уже научилась читать по его непроницаемому, даже почти не видному из-под очков лицу, и вижу, что его не радует перспектива стать даже на время марионеткой в чьих-то руках.
- Если вы сразу начнёте пробовать сами, - говорю я, - скорее всего, поначалу вы упадёте. Мне бы не хотелось – вам будет больно, и это обстоятельство, возможно, охладит ваш интерес к агрегату.
- И вы останетесь без моих пяти миллионов, - усмехается он. – Хорошо, давайте попробуем, но моё условие: вы будете сообщать мне всё, что делаете, и прежде, чем это сделать, будете каждый раз дожидаться недвусмысленного выражения моего согласия.
- Хорошо, - смиренно говорю я. А что мне остаётся?
- Тогда приступим к делу. Я смогу стоять, держась за плечо, скажем, Кларенса, пока вы надеваете на меня ваши латы, но вот выпрямится, как пирамидальный тополь не обещаю. Справитесь? Кларенс, подойди и помоги.
Ему удаётся встать на ноги, но, если бы не Кларенс, равновесие он не смог бы удерживать дольше пары секунд. Я в очередной раз ужасаюсь тому, как исковеркано его тело – видно, что грудная клетка вся была переломана, и рёбра срослись вкривь и вкось. Мне это напоминает героя читанной когда-то книжки, и я шёпотом неосознанно произношу его имя: Феличе Риварес.
- Овод? – переспрашивает он вслух. – Не может быть! Вы читали Войнич? Дрянь-автор: много розовых соплей и мало похожего на правду, но то, что вы о ней знаете, почти подняло вас в моих глазах. Современная молодёжь печатное слово воспринимает только с экрана ноутбука.
- Ну вот. Вы ворчите совсем, как мой папа, доктор Хаус, - с улыбкой говорю я и защёлкиваю манжеты на его щиколотках. От этого щелчка он сильно вздрагивает и втягивает голову в плечи.
- Всё в порядке, док? – спрашивает Кларенс и, кажется, эта первая фраза, которую я сегодня слышу от него.
- Если не считать того, что от тебя несёт луком и кетчупом, прожорливый ниггер, всё в а-абсолютном порядке.
Застёгиваю браслеты под коленями, потом на запястьях – так, что он фактически оказывается закован в гибкий каркас «электромиостепа».
- Самостоятельно освободиться из этой штуки можно? – спрашивает он, стараясь говорить небрежно, но вопреки его воле, небрежно не получается. Впечатление такое, что он напуган.
- Можно, хотя и не очень просто. Будет лучше, если вам помогут расстегнуть браслеты, когда вы захотите это всё снять.
- Я здесь, - напоминает Уилсон. – Всё под контролем, - но и у него голос неспокойный.
- Не торопитесь, - говорю я. – Прислушайтесь к себе. Сейчас агрегат практически взял на себя заботу о вашей устойчивости, разгрузил позвоночник – вы это почувствуете, если прислушаетесь к своим ощущениям. Вам не тяжело от веса конструкции?
Это почти праздный вопрос – благодаря инновационным материалам «электромиостеп» очень лёгкий. Но всё-таки «почти» праздный, потому что «очень» - для здорового человека.
Лицо доктора Хауса сосредоточено – опять же, настолько, насколько это вообще можно понять по его лицу. Я вижу: он пытается понять, что чувствует сейчас плохого, и что хорошего, и взвешивает эти «плюсы» и «минусы». Почему я так волнуюсь?
- Ну, как ты? – не выдерживает Уилсон.
- Я могу стоять, и спина не так болит, как можно было ожидать, - наконец, медленно говорит он, и я чуть не хлопаю в ладоши от восторга – «плюс» победил. - Что дальше, доктор Кастл? Как им управлять?
- Чуть позже я вам надену на голову контактный обруч с датчиками, - я стараюсь обуздать непрошенное ликование в своём голосе. - Он будет снимать мозговые импульсы, которыми промодулирует типовые электросигналы, и его направляющие стержни получат команду к действию одновременно с вашими собственными мышцами – установится их синергизм. Поначалу вам придётся целенаправленно думать о своих движениях, но со временем это должно начать получаться автоматически.
- Давайте… попробуем? – нерешительно говорит он.
- Хорошо, но пока управление у меня. Это как автопилот. Как будто вы передали ему руль, а сами просто отслеживаете его действия. Сейчас я слегка – самую малость – постараюсь помочь вам согнуть правую руку. Вы готовы?
- А если я хочу сразу попробовать без автопилота? – спрашивает он напряжённо.
- Хаус, дружище… - начинает, было, доктор Уилсон, но «Король улыбок» так яростно сверкает на него очками, что тот осекается на полуслове.
- Вы можете, - говорю я. – Но, скорее всего, первые попытки вас разочаруют.
- Я сам хочу, - повторяет он.
- Хорошо, только, пожалуйста, не торопитесь, не делайте резких движений. Для начала тоже попробуйте просто согнуть руку в локте. Ну что, готовы? Вот ваш обруч, - я осторожно надеваю датчики управления ему на голову, и снова меня, как и во все прежние случаи испытаний «электромиостепа», посещает чувство фантастичности происходящего, словно я работаю не в совершенно серьёзном научном учреждении, а, например, костюмером на съёмках какого-нибудь «Железного человека». Плотно прикладываю к коже присоски-контакты.
А виски у него совершенно мокрые.
Как только на обруче загорается сигнальная лампочка связи, и я открываю рот, чтобы сказать: «Можно», он, не спросясь, с самоуверенностью, граничащей с безрассудством, пытается просто взять и пойти. ПРОСТО ВЗЯТЬ И ПОЙТИ, чёрт побери!!! Результат предсказуем: раскоординированно дёргаются стержни соединений, его конечности совершают какие-то совершенно нечеловеческие конвульсии, чуть не выворачиваясь из суставов, и он летит с размаху на пол под испуганный синхронный вопль Уилсона и Кларенса – проняло-таки и этого «мистера Невозмутимость» - не успевших среагировать, так стремительно всё это происходит. Очки слетают и усвистывают куда-то в сторону, а сам доктор Хаус вместо того, чтобы замереть неподвижно и ожидать, пока мы отстегнём браслеты, пытается сделать это сам. А поскольку обруч всё ещё в контакте, «электромиостеп» реагирует, как считает нужным, и это похоже на возведённую в десятую степень пляску святого Витта. Человек в жёстких объятьях конструкции из металла и пластика бьётся на полу и об пол, и я уже вижу кровь на разбитой голове. И его крик–вой-стон-хрип ввинчивается мне в мозг, как бурав.
- Что вы стоите, как идиотка?! – рявкает на меня Уилсон, ещё мгновение назад вежливый и интеллигентный. – Снимите с него эту дрянь сейчас же! – мою гордость, моё детище он называет дрянью, и это, несмотря на остроту ситуации, уязвляет меня до глубины души. Поэтому ступор мой проходит, и я в ответ ору тоже зло:
- Да как я так сниму? Держите его, зафиксируйте! - и бросаюсь на колени, и они оба – Уилсон и Кларенс – тоже бросаются на колени и пытаются удержать вырывающегося «Короля улыбок», пока я стаскиваю с него обруч и отстёгиваю браслеты-контакты, и, чуть не плача от жалости и досады, выпутываю его из погнутых стержней и надорванных ремней. Но он не перестаёт конвульсивно биться, только головой колотиться об пол Уилсон ему уже не даёт – держит, схватив в охапку и, как заведённый, повторяет ему:
- Успокойся! Успокойся! Успокойся!
- Ативан? – спрашивает Кларенс, уже набирая шприц, который он, как фокусник, извлёк откуда-то из недр своей безрукавки вместе с флаконом жидкости.
- Подожди-подожди, не надо, - останавливает его Уилсон. – Мы справляемся…
Конечно, ему виднее, но назвать вот это «справляемся»… Однако, уже через несколько мгновений понимаю, что я не права, а он прав: Хаус вроде бы стихает – уже не рвётся из рук Уилсона, только весь ходит ходуном, как на вибротренажёре - слышно, как стучат его зубы.
- Успокойся, успокойся, - талдычит Уилсон, обнимая его, оглаживая всего по спине, по бокам, как хозяин испуганного лабрадора, и он медленно-медленно успокаивается, приходит в себя.
Я по-прежнему не совсем понимаю, что означает в данной ситуации «справиться» - доктор Хаус трётся окровавленной головой, пачкая вполне импозантный костюм Уилсона, и стонет сквозь зубы, как от нестерпимой боли, весь дрожмя дрожа – он, явно, далеко не в себе.
- Не надо, подожди, - говорит Уилсон Кларенсу, всё ещё держащему шприц наготове. - Если мы его сейчас вырубим, это будет надолго, без спроса, да и эту штуку второй раз он не скоро решится надеть. Ты же видишь, приступ прошёл – сейчас он будет в порядке.
- Второй раз? – отвешивает челюсть Кларенс. Да и я тоже слегка приоткрываю рот – о каком втором разе он говорит, когда первый проходит с таким грандиозным, даже кровавым фиаско?
- Он стоял, - резко, почти зло отвечает Уилсон. – Он мог идти. Сам. Без поддержки, – и, уже совсем тихо, даже напевно, повторяет своё заклинание постепенно затихающему в его объятиях Хаусу. – Всё-всё, успокойся, всё хорошо, всё в порядке. Никто ничего не пытался делать с тобой со стороны. Ты же мне веришь? Ты сам это сделал. Никто другой – ты сам. Аппарат слушался тебя, больше никого. Ты просто ещё не умеешь. Ты научишься. Успокойся, успокойся… - повторяет ещё много раз, обнимая Хауса и продолжая, как заведённый, поглаживать по его изломанной согнутой спине. Долго. Грудной младенец успел бы за это время укачаться и уснуть. Да и Хаус всё больше походит на спящего – уткнулся в плечо Уилсона безглазым лицом, тихо, совсем тихо постанывает, дыша всё ровнее.
Я осматриваю «электромиостеп» с самым сокрушённым видом – Хаус так погнул и поломал его, что остаётся только надеяться на мастерство Ива.
– Я понимаю, что произошло, - говорит, наконец, вспомнив о моём существовании, Уилсон. - Думаю, ему показалось, что стержни двигались неуправляемо… или управлялись кем-то другим. Он этого не любит.
«Не любит» звучит до смешного мягко. Мне кажется, он не «не любит», а смертельно боится любой попытки что-то навязывать ему из вне. Я вспоминаю, что доктор Уилсон говорил о состоянии его психики по дороге из аэропорта – «едва ли он станет когда-то психически здоровым». Мне страшно представить, что могло сделать из этого человека, насмешливого и властного, гордого, умного, который в нём проглядывает ещё, несмотря ни на что, существо, бьющееся с воем в конвульсиях на полу и разбивающее голову обо что придётся просто потому, что ему показалось, будто агрегат, ухвативший его запястья и щиколотки в плен контактных браслетов, задвигался вдруг помимо его воли. Мне страшно представить, но я думаю об этом, глядя на торчащие из его плоти контактные пластины для очков. Институт Заместительного Протезирования может предоставить протезы рук и ног, всех мыслимых и немыслимых суставов, но как спротезировать утраченное навсегда доверие, чувство безопасности и защищённости, прочность опоры, уверенность в завтрашнем дне, радость – простую радость? «Институт Заместительного Протезирования Улыбок», - думаю я, снова вспоминая надпись на его кармане, а доктор Уилсон, не вставая с колен и всё ещё удерживая за плечи своего подопечного, протягивает мне вытянутую из кармана бумажную салфетку:
- Вы плачете, доктор Кастл. Не надо, не плачьте. Простите, что я накричал на вас. Я… я испугался.
- Я плачу не поэтому, доктор Уилсон, - говорю я дрожащим голосом. – Просто… просто, - и, уже не сдерживаясь больше, вою в голос, но вдруг спохватываюсь:
- Господи! А его очки! С ними ничего не случилось?
- Господи! Очки! – эхом подхватывает Уилсон, а Кларенс снова брякается на колени, выуживая их из-под кушетки. Индикаторная лампочка мирно горит. Кажется, всё в порядке.
- Слава богу! Они стоят целое состояние и уникальны – на создание дубля не меньше месяца ушло бы.
- Слава богу! – эхом подхватывает доктор Уилсон. – За месяц без своих глаз он бы меня насмерть замучил.
- В общем, - вдруг слышу я, не веря своим ушам, слабый и неверный, но уже насмешливый голос Хауса. – Первое испытание можно считать состоявшимся, но едва ли успешным. Когда мы назначим следующее?
- Вы… хотите? – не веря своим ушам, спрашиваю я. – После всего… этого?
- Вы о чём? – он взмахивает рукой небрежно и неопределённо. – Калекам свойственно падать. Надеюсь, я ничего серьёзно не испортил, когда упал?
И вот тут я инстинктивно нащупываю ту единственно верную линию, которая помогла нам контачить в течение более, чем двух месяцев подгонки и обучения, без новых эксцессов:
- Ещё как испортили! – сварливо говорю я. – Не знаю, что вы там видите, в своих очках, но, если видите, вот, полюбуйтесь: вы погнули все стержни, какие только есть в этом великолепном приборе, и всё потому, что вы хотите всё делать по-своему. Вы – дилетант – не доверяете специалисту. И как с вами работать? Я же ясно сказала: простые движения, которые вы можете ясно продумать, а вы решили сразу прикинуть в голове механику целого акта ходьбы – вот «электромиостеп», руководствуясь вашими невнятными мыслями, и заставил вас сплясать тарантеллу так, что вы на ногах не устояли и чуть не покалечились.
Не было крика и конвульсий, не было ужаса, не было панической атаки – вот что он подсказывал мне небрежностью тона, и вот что я решаю сейчас принять для себя и соглашаюсь на это укоризной своего тона. Всё просто и буднично: пациент поспешил с овладением сложной системой управления прибором и закономерно упал. Упал неудачно – ударился головой, но сотрясения вроде бы нет. Придётся чинить прибор и перенести испытания.
- Итак, когда мы снова попробуем? – спрашивает он.
- Попробуем, - после паузы в несколько мгновений говорю я, - Послезавтра. Если вы поубавите прыти и станете слушаться меня, не то снова упадёте и разобьёте голову сильнее, чем в этот раз.
- Чёрт с вами, тиранка, - говорит он. – Я буду паинькой.